Боевой дух

Хотя Морихэй Уэсиба появился на свет уже в современную эпоху, более чем через 20 лет после рождения Дзигоро Кано, он воплотил в себе черты фантастической личности, напоминающей об Эпохе Богов.

Уэсиба родился в поселении Танабэ в префектуре Ванаяма. Танабэ расположен в нескольких сотнях миль к югу от Осаки, на побережье Тихого океана, и возле него начинается паломническая тропа, ведущая к сокровенным горам Кумано. Эти священные горы почитались с самого рассвета истории Японии; они усыпаны древними святилищами синто, волшебными буддийскими храмами, загадочными пещерами и священными водопадами. Первоначально эта область называлась "Провинция Кии", и практикующие японский вариант фэн-шуй утверждают, что поток космической энергии достигает в этих местах большей силы, чем где-либо ещё в стране.

Юки Уэсиба родила уже трёх дочерей, и она и её муж Ёроку страстно молились, чтобы небеса даровали им сына. 14 декабря 1883 года у них родился сын, которого они назвали Морихэем. Хотя он родился крепышом - его дед и отец славились своей физической силой, - он был небольшим и довольно болезненным младенцем. Несмотря на то что в будущем ему суждено было явить сверхчеловеческую силу, телосложение Уэсибы на протяжении всей его жизни оставалось достаточно хрупким.

Будучи одним из наиболее влиятельных семейств в Танабэ, клан Уэсиба владел в этом районе крупными участками земли, равно как и правами на собирание раковин вдоль части побережья залива. Ёроку более 20 лет был членом совета поселения. Мать Уэсибы, Юки, занималась искусствами и литературой и была очень благочестивой. Каждый день она поднималась в 4 часа утра, чтобы успеть посетить богослужения в главных храмах поселения до начала трудового дня. Когда Уэсиба исполнилось 15 лет, она начала брать его с собой в это ежедневное паломничество. Мать очень любила рассказывать сыну волшебные истории о святых с гор Кумано.

Уэсиба был ненасытно любопытным ребёнком с фотографической памятью. Его образование началось с изучения китайской классической литературы. Поскольку его учителем стал монах-синтоист, помимо китайских текстов Уэсиба изучил также обряды эзотерического буддизма. Он быстро уставал от сухих доктрин Конфуция, но полюбил богатые тексты Сингон. Юный Уэсиба был очарован зрелищем ритуала огня и звучанием мистических песнопений Сингон и нередко повторял слова различных мантр во сне. Он овладел также методами визуализации Сингон, во время которых человек мысленно призывает какое-либо божество, а затем пытается слиться с этим образом. С юных лет видения стали центральной частью его внутренней жизни.

Кроме того, Уэсиба интересовался книгами по математике и другим наукам и часто был поглощён экспериментами, которые придумывал сам. Побоявшись, что его сын превратится в "книжного червя" и заядлого мечтателя, Ёроку предоставил ему возможность заниматься сумо, продолжительной ходьбой и плаванием. Океан простирался в каких-то двух-трёх минутах ходьбы от дома Уэсиба, и в течение своей жизни в Танабэ Уэсиба выработал для себя правило ежедневно бывать у воды: ребёнком он купался и ловил рыбу острогой, а юношей - совершал религиозные омовения. Большую часть детства он провёл на свежем воздухе - у океана, в полях и в горах. Так он научился понимать и ценить как блага, так и устрашающую силу природы. Когда однажды ночью на его отца напала группа бандитов, нанятых политическими противниками, Уэсиба открыл для себя кое-что новое о человеческой природе - человек должен быть достаточно сильным для того, чтобы суметь дать отпор грубой силе.

Он любил книги, обожал учиться, но терпеть не мог классные комнаты. Слишком нетерпеливый и непоседливый для многочасового затворничества в помещении, в первый год учебы он упрашивал родителей забрать его из средней школы. Потом он изучал в специальном заведении соробан ("счеты"), где получил возможность заниматься в собственном ритме. Проявив эти способности к вычислениям, уже через год он выполнил обязанности помощника учителя. Примерно в 1900 году его приняли на должность бухгалтера в местное налоговое управление.

Однако вскоре после того, как Уэсиба получил это место, он включился в деятельность, направленную против недавно принятого закона о регуляции рыбной ловли. Уэсиба считал, что этот закон ставит в невыгодные условия местных рыбаков, которым, чтобы сводить концы с концами, приходилось заниматься и земледелием и рыбной ловлей. В знак протеста он оставил свою должность, присоединился к демонстрантам и стал одним из лидеров группы, противодействующей новому закону. Это чрезвычайно расстроило отца Уэсиба, которому, как члену совета поселения необходимо было внедрять новое законодательство.

Удручённый тем, что движение протеста постепенно угасло, Уэсиба мучительно искал нового занятия. Семья решила, что ему поможет перемена обстановки, отец снабдил его деньгами, и девятнадцатилетний Уэсиба отправился весной 1902 года в Токио.

В столице он несколько месяцев помогал хозяину одной лавки, а затем торговал канцелярскими и школьными принадлежностями с ручной тележки. Вечерами он занимался дзю-дзюцу в Тэнсин Синъё-рю и фехтованием в Синкагэ-рю. Эти тренировки не продолжались очень долго, но давали Уэсиба намёк на его истинное призвание - путь воина духа.

Бизнес Уэсиба процветал, и он смог нанять нескольких помощников. Однако после продолжительной болезни, которая была вызвана многочасовым трудом и скверным питанием, он передал дело своим работникам, не потребовав при этом выплаты своей доли. Вернувшись в Танабэ, в октябре 1902 года он женился на Хацу Итогава, своей дальней родственнице по линии матери. Вот-вот готова была разразиться война между Россией и Японией, и Уэсиба понимал, что скоро его могут забрать в армию. Чтобы восстановить свое здоровье и укрепить тело, он разработал жёсткую программу тренировок. Он проводил долгие часы в горах, упражняясь с мечом; он носил на своей спине больных и немощных паломников весь двадцатимильный путь к Святилищу Кумано, совмещая при этом акт милосердия с тренировками. Чтобы выработать силу рук, он работал на рыбачьих лодках; подобно Фунакоси, Уэсиба выходил в море во время тайфуна и проверял свои силы в борьбе со штормовыми волнами и неистовыми порывами ветра. Очень скоро его физическое состояние стало великолепным, но Уэсиба пугало, что его не возьмут в армию из-за невысокого роста. Уэсиба был не таким маленьким, как Фунакоси, но его рост составлял всего 156 сантиметров. Поскольку минимальный рост, допустимый для военнообязанных, равнялся 157.5 см, Уэсиба не прошел первичный медицинский осмотр. Многие молодые люди с облегчением избегали военной службы, но Уэсиба был не из таких. Он хотел пойти в армию, он желал быть командиром, он страстно мечтал стать героем. Вознамерившись попасть в пехоту, этот решительный юноша начал упражняться в висах на ветвях деревьев с привязанными к ногам тяжестями, чтобы выпрямить свой позвоночник.

Его настойчивость была вознаграждена, он прошел вторичный осмотр и был направлен в резервные части, расположенные под Осакой. Вернувшись из Токио, Уэсиба продолжил практиковать Сингон-буддизм, и его учитель, монах Мицудзё Фудзимото (скончался в 1947 году), провел специальный ритуал огня, когда Уэсиба приняли в армию. В завершение церемонии Мицудзё одарил Уэсиба сингонским знаком "Печати Обретения". С этого начался продолжительный ряд мистического опыта Уэсибы: "Я почувствовал себя так, словно ангел-хранитель поселился в самом сердце моего существа".

Хотя жизнь в Императорской Армии была чрезвычайно грубой и тяжелой, Уэсиба нравилась строгая военная дисциплина. Он становился первым добровольцем на любую задачу, пусть даже самую неприятную, вроде чистки отхожих мест. Во время марш-бросков он помогал отстающим нести их поклажу, успевая при этом оказаться в первых рядах на финише. Кроме того, он приобрёл необычайную сноровку в штыковом сражении. В течение армейских лет Уэсиба превратил себя в тэцудзина - "железного человека", - и его вес составлял 82 кг.

В то время он записался в додзё Масакацу Накаи, расположенное в Сакаи, одном из пригородов Осаки, и занимался там в дни увольнений. Накаи был выдающимся мастером боевых искусств и преподавал Ягю-рю дзю-дзюцу в сочетании с приёмами фехтования мечом и копьем. Позже Накаи познакомился с Дзигоро Кано, который дал ему высочайшую оценку и, предположительно, мог быть его учеником (по некоторым свидетельствам, однажды в Осаке состоялись состязания между учениками Накаи и воспитанниками Кодокана, в которых победили "накайцы"). Уэсиба прилежно занимался у Накаи и еще одного учителя но имени Цубой; в 1908 году эта школа выдала ему свидетельство о праве преподавания Гото-ха Ягю-рю дзю-дзюцу.

К 1904 году русско-японская война набрала полную силу, но Уэсиба по-прежнему оставался в резервных частях. Он требовал, чтобы его отправили на фронт, и в 1905 году его перевели в подразделение, отправлявшееся в Манчжурию. Неизвестно, насколько близко к фронту служил Уэсиба. Его отец тайно написал несколько писем в военное ведомство, в которых просил, чтобы его единственного сына держали подальше от передовой; таким образом, маловероятно, что Уэсиба участвовал в рукопашных схватках.

Так или иначе, но Уэсиба вернулся с войны живым и невредимым. Учитывая его задор, неудивительно, что несколько командиров рекомендовали ему поступать в Школу офицерской подготовки. Дослужившийся до звания сержанта, Уэсиба всерьез рассматривал эту возможность, но его отец твердо возражал против такого шага. В результате Уэсиба уволился из армии и вернулся домой в Танабэ.

Следующие годы стали для него настоящим испытанием. Ему по прежнему необходимо было найти своё место, и вскоре начал сказываться груз незнания цели своей жизни. Склонный к приступам острой тоски, Уэсиба мог на многие часы запереться в своей комнате и молиться, а мог, никого не предупредив, на несколько дней исчезнуть в лесах; семья начала беспокоиться за его душевное здоровье. Отец выстроил на принадлежащей семейству территории небольшой додзё и предложил сыну тренироваться, чтобы избавиться от подавленности. Это немного помогло, а в 1909 году Уэсиба попал под благотворное влияние Кумакусу Минакаты (1867-1941).

Уэсиба всегда привлекали необычные люди, а Минаката был эксцентриком мирового уровня. Он был одним из первых японцев, пересекавших океан, жил в Соединенных Штатах, в Вест-Индии, а потом обосновался в Англии и читал лекции о Японии в Кембридже. После восемнадцати лет, проведенных за границей, Минаката вернулся в 1904 году на родину в Танабэ и немедленно впутался в полемику по "Закону о местах поклонения". Правительство Мэйдзи собиралось подчинить себе как можно больше таких мест, чтобы потом присвоить земли мелких святилищ для "развития". Минаката, который был широко известен и как естествоиспытатель, неистово противостоял этому закону, прекрасно понимая, что результатом станет уничтожение красоты природы этого района, за которым неизбежно последует и угасание народной культуры Вакаямы. Минаката и Уэсиба объединились и возглавили движение протеста, которое завершилось довольно успешно - была конфискована лишь пятая часть святилищ Вакаямы, а Танабэ лишился только шести из сотни своих мест поклонения.

Борьба за правое дело улучшила состояние духа Уэсибы, а Минаката помог ему подняться в собственных глазах еще выше. Уэсиба осознал, что не сделает себе будущего в Танабэ. Этот район был слишком гористым для еще одной рисовой плантации, а гавань была заполнена рыбачьими лодками ровно настолько, сколько она могла вместить и сколько допускалось законами. Большинство безработной молодежи уже отправилось на поиски более плодородных пастбищ; некоторые из них добирались даже до Гавайев и Западного побережья Соединенных Штатов. Поэтому, когда распространились призывы к добровольцам о переселении на самый северный из крупных островов Японии - Хоккайдо, Уэсиба решил стать одним из пионеров.

В 1910 году, после предварительной поездки на Хоккайдо и осмотра острова, Уэсиба вернулся домой с уверенностью в том, что эти девственные земли чрезвычайно многообещающи. В течение следующих двух лет ему удалось набрать группу из восьмидесяти четырех человек, готовых пуститься в рискованное путешествие к Сиратаки, плодородному и богатому пресной водой району Хоккайдо, который Уэсиба присмотрел во время своего первого осмотра. Группе вполне хватало энтузиазма, но не необходимых ресурсов, и неизменно щедрый отец Уэсибы выделил денежные средства для всей команды. Они отплыли на Хоккайдо 29 марта 1912 года (жена Уэсибы, родившая в 1911 году их первенца, дочь, должна была перебраться к мужу несколько позже).

Район Сиратаки расположен в самом центре крупного острова Хоккайдо, и путешествие к нему от мягкой климатом Вакаямы оказалось совсем непростым. Из-за задерживающих движение снежных буранов группа добралась туда лишь во второй декаде мая. Быть пионером - тяжёлое занятие, и первые три года в Сиратаки были для поселенцев очень сложными. Урожаи были скудными, климат суровым, а помощь извне - недоступной. Группа перебивалась дикими горными овощами, орехами и речной рыбой. После начального периода постоянной нужды повысился доход от лесозаготовительных работ, усовершенствовались навыки земледелия, и на месте лагеря возникла настоящая деревня.

Уэсиба, воодушевленный борьбой с трудностями, ни разу не падал духом; он всегда оставался основной движущей силой всей колонии. Он был талантливым организатором, способствовал началу лесозаготовительных работ, выращиванию мяты и свиноводству, и активно занимался общественной деятельностью, сформировав медицинские и санитарные бригады; другими словами, он выполнял роль члена совета поселения. В 1916 году сильный пожар уничтожил восемьдесят процентов всех сооружений и стал настоящим несчастьем для колонистов, но, благодаря неутомимым усилиям Уэсиба, проект заселения Хоккайдо стал, в конечном итоге, чрезвычайно успешным.

Уэсиба продолжал отправлять религиозные обряды, и в первую очередь, мисоги - ритуальные омовения холодной водой, что было настоящим подвигом в условиях леденящего холода Хоккайдо. В это время его упражнения в боевых искусствах заключались, в основном, в борьбе с огромными бревнами, которые он рубил специально уравновешенным тяжелым топором - говорят, что однажды Уэсиба умудрился самостоятельно свалить и обтесать пятьсот деревьев за один сезон. Он непременно участвовал в любых импровизированных состязаниях по сумо и в поединках с использованием деревянных штыков. Иногда ему случалось сталкиваться с разбойниками, но подобные встречи не представляли никакой угрозы для человека с таким опытом в боевых искусствах, какой был у Уэсиба. Пару раз ему доводилось встречаться с большими медведями острова Хоккайдо, но ему каким-то образом удавалось умиротворить этих зверей. Уэсиба был очень высокого мнения о собственных силе и мастерстве - до тех пор, пока не познакомился с Сокаку Такэда, Великим Мастером Дайто-рю.

Если бы Сокаку Такэда ( 1860 - 1943) жил сейчас, он вполне мог бы стать величайшим мастером боевых искусств современности. Возможно, ни Кано, ни Фунакоси не могли бы сравниться с Такэда, который обрёл свою устрашающую мощь в непрерывных поединках как в додзё, так и на улицах по всей Японии. Такэда родился в Айдзу, на родине самых свирепых самураев страны. Его отец Сокити (1819-1906) был чемпионом по борьбе сумо, а также мастером искусств владения мечом и копьем, и Сокаку с самого детства учился боевым искусствам на земляном полу семейного додзё. Даже после краха феодального строя, за которым в 1868 году последовала реставрация Мэйдзи, Такэда вел себя, как воин старой закалки. Он отправился в длительное путешествие и обошел всю Японию вдоль и поперек, обучаясь и вступая в поединки с лучшими мастерами будо, не упуская случая проверить свои силы в схватках с теми, кто бросал ему вызов.

В течении нескольких лет после реставрации правления Мэйдзи в стране царило беззаконие и беспорядки, и у Такэда было множество возможностей проявить свою храбрость в столкновениях с бандитами и грабителями. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем наказание разбойников, немалое число которых погибло от ранений после встречи с ним. В 1877 году Такэда попытался присоединиться к повстанцам Кюсю, возглавляемым Сайго Такамори. Этот план расстроился, ибо мятежники были разгромлены еще до того, как Такэда успел записаться в их ряды, но он провел два года на Кюсю и в Окинаве, оттачивая свою технику в поединках с местными мастерами каратэ (поскольку в то время занятия каратэ все еще сохранялись в глубокой тайне, большинство из этих поединков проводилось под видом уличных драк). Некоторые источники утверждают, что Такэда даже заплатил за "экскурсию" по опасным портам Гавайев.

Время от времени Такэда возвращался в Фукусиму для изучения под руководством Таномо Сайго (1872-1923) секретных техник осики-ути, хранимых кланом Айдзу. Таномо обучал этим приёмам и своего приёмного (по некоторым утверждениям, незаконнорождённого) сына Сиро Сайго, сыгравшего столь важную роль в Кодокане в первые дни его существования. Доподлинно неизвестно, что именно входило в искусство осики-ути (оно все-таки было секретным), но, несомненно, учение осики-ути было основано на самурайской этике и техниках боевых искусств. В результате Такэда объединил основные элементы осики-ути с техниками, взятыми из его практического опыта в классических будо и реальных схватках, и сформировал новое направление, которое назвал Дайто-рю айки-дзюцу.

Такэда вел жизнь странника, держался в стороне от цивилизации и скитался по отдаленным районам Северной Японии. Если бы он обосновался в крупном городском районе вроде Токио или Осаки, вокруг него могла бы сформироваться организация, сравнимая по размерам и влиянию с Кодоканом. Учитывая, что большую часть своей жизни он преподавал в области, известной как "японский Тибет", поразительно то огромное число выдающихся офицеров и правительственных чиновников, которые были учениками Такэда. Так американский президент Теодор Рузвельт узнал о выдающейся удали Такэда от одного американца, на долю которого выпало несчастье встретиться с Такэда в поединке. После этого один из учеников Такэда по имени Хара был приглашён для преподавания в Соединенные Штаты (к сожалению подробности неизвестны).

Сам Такэда избегал публичной известности, отгораживался от окружающего мира, поэтому многие детали его биографии остаются неизвестными. Он не имел серьёзного образования и часто изрекал еретические мысли: "Представление о том, что будо и глубокая образованность имеют для самурая равную ценность, является полной чушью. Книжное образование совершенно бесполезно!" Он страдал болезненной подозрительностью и заставлял своих учеников пробовать его еду и питьё, чтобы убедиться, что они не отравлены, Такэда был сложным и требовательным человеком.

Несмотря на это, его успехи в незаконных схватках привели к тому, что он стал очень популярен как инструктор в отдалённых полицейских участках, помогавший им бороться с опасными разбойничьими бандами. Таланты Такэда имели особое значение на Хоккайдо, который в те времена очень напоминал американский "дикий Запад" - огромные неосвоенные пространства, наводнённые теми, кто был не в ладах с законом. Хотя Такэда жил на Хоккайдо еще с 1910 года, Уэсиба встретился с ним только в 1915 году. (Хоккайдо оставался базой Такэда до 1930 года. Он женился на храброй девушке, которая была на тридцать лет моложе его, родила ему семерых детей и, кроме того, исполняла роль помощника учителя в Дайто-рю. Она трагически погибла во время пожара в 1930 году).

Уэсиба представил Такэда Кэнтаро Ёсида (1886-1964), еще один довольно необычный человек. Он был известным сторонником правых сил и одно время жил в США - предположительно, в качестве шпиона. Занятия Дайто-рю проводились на постоялом дворе в Энгару, крупнейшем поселке этого района. Как только Уэсиба увидел Такэда в действии, он тут же загорелся желанием учиться у него и записался сразу на десятидневный курс.

Такэда не унаследовал телосложение от своего отца, чемпиона по сумо. Он был невысоким (ниже пяти футов) и довольно худым. Его выдающиеся способности были основаны на совершенной технике, безупречном чувстве времени, контроле над разумом и владении энергией Ки. Ки является ключевым элементом будо; это неиссякаемый источник энергии и физической силы. Такэда мог одолеть любое число атакующих благодаря использованию айки, тонкого смешения положительной и отрицательной энергий. Уэсиба был восхищён мастерством Такэда и, как только прошел первый курс, немедленно записался на еще одну десятидневку. С этого времени Уэсиба обучался у Такэда при любой возможности, сопровождал учителя во всех поездках и часто приглашал погостить в своем доме.

Когда Такэда останавливался в доме семьи Уэсиба, Морихэй вставал в 2.30 утра, чтобы приготовить своему наставнику ванну. Затем он разводил камин, чтобы согреть комнату Такэда, и принимался готовить завтрак. Уэсиба провожал Такэда в ванную, кормил его завтраком, а потом в течение часа делал ему массаж. Взамен Уэсиба получал частные уроки, которые были настолько же безжалостно суровыми, насколько неоценимыми по своей важности. Перебравшись на Хоккайдо, Уэсиба получил огромную пользу. Испытание первопроходца, заключавшееся в том, чтобы сделать нечто из ничего, ободрило и закалило его. Он достиг успехов в земледелии и предпринимательстве и проявил себя ответственным гражданином. В тяжёлых условиях неосвоенных пустошей он расцвёл и обрёл необычайную физическую силу и выносливость. Он учился будо у лучшего мастера боевых искусств во всей стране. Но, несмотря на всё это, Уэсиба никак не мог успокоиться; его всегда манило нечто большее, чем обычный материальный достаток или доблесть в боевых искусствах. Он стремился к чему-то более глубокому, к цели, более возвышенной. В декабре 1919 года он получил телеграмму, извещавшую, что его отец смертельно болен. Уэсиба подарил свой дом Такэда, разделил с ним недвижимость и имущество и навсегда покинул Хоккайдо.

Уэсиба вернулся в Танабэ не сразу. Что-то потянуло его в Аябэ, штаб-квартиру Омото-кё. Омото-кё было одной из "новых религий", возникших в период смут и перемен, катившихся по Японии во второй половине девятнадцатого и начале двадцатого веков. Новые религии имели, по большей части, мессионерский характер. Что касается Омото-кё, то его возглавлял "Будда, Которому Суждено Прийти" - Онисабуро Дэгути (1871 - 1947).

Из всех колоритных личностей, с которыми Уэсиба познакомился за свою насыщенную событиями жизнь, Дэгути был, несомненно, самым обаятельным и неоднозначным. Религия Омото-кё была создана Нао Дэгути (1836 - 1918), очень бедной крестьянкой, которая стала шаманом. Онисабуро женился на дочери Нао, Суми, и в конце концов встал во главе организации, видоизменив её по собственному представлению. Для Дэгути - который утверждал, что провёл семь дней, скитаясь по безбрежным просторам Вселенной и встречаясь со всеми божествами, известными человечеству, - этот образ заключался в агрессивных пророчествах, элегантной эстетичности и чрезмерной пышности. Возможно, именно надежда на чудо, способное спасти его умирающего отца, заставила Уэсиба принять участие в богослужении, проводимом в главном зале Омото-кё. Во время службы перед ним возник образ отца, худая и прозрачная фигура. Неожиданно к Уэсиба подошел Дэгути и спросил: "Что ты видел?" "Моего отца, - ответил Уэсиба. - Он был таким...". "С ним все будет в порядке, - заверил его Дэгути. - Не беспокойся".

Уэсиба оставался в Аябэ еще семь дней, изучая Омото-кё, и чем больше он узнавал, тем больше захватывала его эта новая религия. К тому времени как он вернулся в Танабэ, его отец уже умер. Его родственники были очень огорчены тем, что он прибыл так поздно.

Отец скончался мирно и спокойно и оставил сыну такие последние слова: "Не ограничивай себя; живи так, как тебе хочется жить". Услышав эти слова, Уэсиба схватил свой меч и ушел в горы.

В юности Уэсиба часто скрывался в горах в минуты горя и проводил там целые дни, яростно рассекая мечом воздух. После смерти отца он размахивал им настолько неистово, что в полицию начали поступать просьбы арестовать "человека с мечом". К счастью, начальник полиции в свое время служил под его началом в армии и узнал обезумевшего от горя Уэсиба, так что тот избежал ареста. Через некоторое время он немного успокоился, но, когда он объявил о своем намерении переехать в Аябэ и примкнуть к секте Омото-кё, семья решила, что он потерял рассудок. У Уэсиба уже было двое детей (сын родился на Хоккайдо), и его жена ожидала третьего ребенка. Кроме того, теперь Уэсиба необходимо было заботиться и о матери. "Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что боги призывают тебя? - допытывалась жена Уэсибы. - Разве боги станут платить тебе зарплату?" Но Уэсиба был непреклонен, и в начале 1920 года вся семья перебралась в Аябэ.

Почему Уэсиба так увлекся Дэгути - понять легко. Его всегда влекли, в первую очередь, духовные ценности, а не боевые искусства, а Омото-кё представляло собой плодородную почву для продвижения к цели "полного пробуждения". Дэгути разработал несколько эффективных методик медитации и мощные заклинания, основанные на теории котодама ("дух-звук"). Кроме того, он внушал своим последователям, что "искусство есть основа религии", - целью Омото-кё было превращение любой обыденной деятельности в творчество. В человеке поощрялась любая творческая активность: поэзия, пение, каллиграфия, гончарное дело, ткачество и приготовление пищи. Еда в Аябэ была домашнего приготовления, свежая и естественная. Теология была космической: все религии произошли из единого источника, а все нации мира рано или поздно тесно сольются друг с другом. Еще более важным было то, что Уэсиба и Дэгути были настроены на одну и ту же духовную "волну"; Уэсиба был освобождён от различных организационных забот и обладал свободным временем, достаточным для того, чтобы довести свое особое искусство до уровня полной зрелости.

Дэгути верил, что подлинным предназначением Уэсиба является распространение по всему миру истинного смысла будо. На территории секты был выстроен додзё, и тридцати шестилетний Уэсиба начал обучать будо членов Омото-кё. Однако первый год, который семья Уэсибы провела в Аябэ, вовсе не был счастливым. В 1920 году от болезней умерли оба сына Уэсиба, а затем, в феврале 1921 года, в Аябэ нагрянули правительственные агенты.
Японские власти давно установили бдительный надзор за Дэгути. Хотя в те времена в Японии было очень много проповедников, претендовавших на роль мессии, к большей части из них правительство относилось как к безобидным "чокнутым". Но с Дэгути дела обстояли иначе: он сплотил вокруг себя большое число влиятельных последователей, образовал все национальную сеть преданных членов Омото-кё и даже начал выпускать собственную газету, с помощью которой широко распространял свои радикальные идеи. Он был блестящим оратором и прекрасно оформлял свои выступления, и, хотя угроза того, что Дэгути сможет свергнуть правительство и провозгласить себя императором, была призрачной, раздражённое правительство решило не оставлять ему никаких шансов. Дэгути был обвинён в покушении на престол, арестован и признан виновным. Через четыре месяца его освободили под залог, но, пока он был в тюрьме, штаб-квартира Омото-кё была разгромлена и сожжена государственными чиновниками. Неустрашимый Дэгути начал восстановительные работы, как только вышел из заключения.

"Первый инцидент с Омото-кё" не очень затронул Уэсиба. Он был недавним членом секты и не успел попасть под правительственный надзор; кроме того, перед переездом в Аябэ он весьма предусмотрительно закупил трехлетний запас риса, и это позволило его семье выжить в период преследований. В июне 1921 года родился третий и единственный выживший сын Уэсибы - Киссомару.

В конце апреля 1922 года в Аябэ приехал Такэда с женой и другими членами семьи. Приглашал ли Уэсиба Такэду или же тот приехал к Уэсиба по собственному почину, остаётся предметом споров; так или иначе, Такэда провел у него четыре месяца, обучая его Дайто-рю айкидзюцу. Такэда не понравился Дэгути с первого взгляда; "От этого человека пахнет кровью и насилием", - сказал Дэгути. С другой стороны, Такэда тоже не скрывал своего презрения к верованиям Омото-кё. Он покинул Аябэ в сентябре, выдав Уэсиба диплом полноправного учителя Дайто-рю.

Уэсиба продолжил преподавание и занятия в Аябэ и проводил долгие ночи на свежем воздухе, упражняясь с мечом и копьём: он развесил на ветвях деревьев, окружавших додзё, мячи, сделанные из губки, и с их помощью быстро достиг совершенства в работе с копьем. Помимо обязанностей учителя будо, Уэсиба отвечал за урожаи обширных фруктовых садов Омото-кё. Его день начинался в три часа утра - он вставал так рано, чтобы успеть собрать удобрения и поработать на огороде.

В феврале 1924 года Дэгути вместе с Уэсиба, который выполнял обязанности его телохранителя, и еще несколькими членами секты тайно покинули Японию и предприняли "Великое Монгольское путешествие". Дэгути, который всегда стремился к самым вершинам, мечтал о создании в Монголии "рая на земле". Японские агенты, действовавшие в Китае, поддерживали Дэгути; они были уверены в том, что им будет легче достичь контроля над Монголией, если сердца местных жителей будут предварительно завоёваны какой-нибудь обаятельной религиозной фигурой. Хотя Дэгути прекрасно понимал, что правые заговорщики пытаются использовать его в собственных целях, он был уверен, что сможет обернуть любую ситуацию в свою пользу и основать "Мирное Царство" или "Новый Иерусалим" и не станет послушной куклой в играх колониального правительства.

В Китае Дэгути и его группа объединились с Яно, шпионом и вооружённым курьером и предводителем китайской банды по имени Лу. Дэгути объявил себя "Далай-ламой Восходящего Солнца", и вся группа отправилась в Центральную Монголию. Монголы уже были знакомы с понятием "рай на земле" - они называли его "Шамбала", - и, поскольку они верили в пришествие спасителя мира Будды Мироку, безукоризненно играющий свою роль Дэгути произвел настоящую сенсацию среди благочестивых монгольских буддистов. Отношение же к группе Дэгути со стороны местных феодальных князей, разбойничьих банд и китайской армии было совсем не таким теплым, и их группа часто попадала под обстрелы. К счастью для Уэсиба, он был наделён волшебным шестым чувством, которое позволяло ему предугадывать направление пуль. Хотя Уэсиба довольно легко удавалось избегать угрозы огнестрельного ранения, ему все же пришлось принять участие в нескольких рукопашных схватках не на жизнь, а на смерть. К концу путешествия жизни людей из группы Дэгути все чаще подвергались опасности, и Уэсиба просиживал ночи рядом с Дэгути, защищая своего учителя.

Увы, время для основания рая на земле ещё не пришло. Лу и все 130 членов его банды были взяты в плен китайскими войсками и казнены. Японских "агитаторов" связали и привели на то же залитое кровью место для казней. Дэгути и его группа пропели прощальные стихи и хладнокровно ожидали своей участи. Но по каким-то причинам китайские стрелки замешкались, а затем смертный приговор был отменён - было решено передать группу Дэгути в распоряжение японского консульства. В июле 1924 года Дэгути и Уэсиба невредимыми вернулись в Японию.

Там Дэгути был арестован за нарушение залогового обязательства, но Уэсиба мог свободно вернуться в Аябэ. Блуждая по бескрайним и загадочным равнинам Монголии, Уэсиба постоянно смотрел в лицо смерти, а от его руки погибло множество свирепых головорезов. Под воздействием такого искаженного опыта Уэсиба стал совсем другим человеком. Занимаясь с ещё большим напряжением, чем прежде, Уэсиба вооружал своих учеников настоящими острыми клинками и требовал, чтобы они вполне серьезно пытались ранить его. Близкие Уэсиба могли ощущать, как вокруг него бушует пугающая сила; иногда, когда он входил в комнату, в ней начинали трястись предметы. В этот период Уэсиба часто странствовал по окрестностям и заходил на юг до самого Кумамото; судя по всему, он провел определенное время в суровом аскетизме ямабуси у водопада Нати в горах Кумано.

Весной 1925 года в додзё Аябэ явился флотский офицер, известный своим мастерством в кэндо. Во время беседы с Уэсиба у них возникли разногласия в тонких вопросах будо, и Уэсиба предложил офицеру попробовать ударить его деревянным мечом. Взбешённый таким поведением, которое он счел просто наглостью, офицер стал свирепо размахивать мечом. Невооружённый Уэсиба избегал самых быстрых ударов и молниеносно реагировал на каждый выпад. Когда совершенно измученный офицер сдался, Морихэй вышел в сад, чтобы умыть лицо холодной водой и собраться с мыслями.

Проходя между деревьями, он почувствовал, как под его ногами задрожала земля, и в тот же миг его окутало золотым светом. Окруженный этим светом со всех сторон, Уэсиба потерял чувство пространства и времени, а затем все вдруг стало чистым и ясным. "Я видел чудо, - говорил он позже, рассказывая об этом событии, - и достиг просветления - чистого, покоряющего эго, мимолетного и несомненного. В одно мгновение я познал природу сотворенного: путь воина заключается в проявлении божественной любви, духа, который пронизывает и питает все сущее. Слёзы благодарности и счастья катились по моим щекам. Я увидел всю Вселенную как свой дом; солнце, луна и звезды стали моими близкими друзьями. Исчезла какая-либо привязанность к материальным предметам".

После этой потрясающей трансформации Уэсиба начал проявлять неслыханные способности: он мог переносить огромные валуны, делать прыжки невероятной длины и уклоняться от любых нападений - всегда и везде. Естественно, что такие поразительные подвиги привлекли внимание людей и вне Омото-кё.

Гитин Фунакоси родился 24 апреля 1868 года (1 год эпохи Мейдзи – «Просвещение», 1868-1912) в районе Ямакава-Сё (Yamakawa-Shо, с 1992 - Iwai) города Сюри. Ямакава-Сё располагалась на холмах с западной стороны от замка Сюри. Это было типичное призамковое поселение, в котором проживало несколько сотен жителей.

По рождению принадлежащий к привилегированному слою населения, Фунакоси начал свое знакомство с каратэ в 11-летнем возрасте, когда еще посещал школу, у Ясуцунэ Адзато, великого мастера каратэ. Под опекой Адзато Фунакоси изучал не только боевые искусства, но и китайскую классическую литературу, и авторов конфуцианского толка, в частности. Благодаря обширным связям Адзато, Фунакоси смог встречаться и тренироваться у многих мастеров окинавского каратэ, среди которых были Итосу и Ниигаки.

В 1902 году Фунакоси участвовал в документально зафиксированныых показательных выступлениях для Синтаро Одзава, специального уполномоченного по образованию от префектуры Кагосима. Демонстрация каратэ была успешной, и в 1903 году каратэ стало преподаваться в мужской средней гимназии в Сюри и в Дайити (средняя школа), чему немало способствовал мастер Итосу.

В 1906 году состоялась первая публичная демонстрация каратэ. А уже к 1913 году интерес к новому искусству вырос настолько, что пришлось создавать целую труппу для показательных выступлений, в которую вошли такие мастера, как Фунакоси, Госоку, Яхику, Огусуку, Исикава, Токумура,Мабуни, Гима, Киян, Мотобу, Симода. На протяжении нескольких лет, между

1914-1916 годами, было проведено целое турне по Окинаве.

В 1917 году по требованию Министерства образования Фунакоси прибыл в Токио, где был представлен в Бутокудэн. Однако несмотря на успех и огромный интерес к новому для японцев виду борьбы, власти не спешили внедрять каратэ в массовом порядке. Слухи дошли до императорского двора и в 1921 году после демонстрации приемов каратэ перед крон-принцем Японии в замке Сюри, Фунакоси был приглашен на Первую национальную атлетическую выставку, проходившую в Токио в 1922 году. Тогда же, по просьбе Дэигоро Кано, Фунакоси остался на некоторое время преподавать элементы каратэ в Кодокане, но оказалось что остался в Японии навсегда.

Сначала он преподавал каратэ в общежитии Мэисэи, где проживали студенты с Окинавы. В 1922 году Фунакоси написал книгу "Рюкю кэмпо: каратэ" - "Ryukyu Kempo Karate", позднее восстановленную и переработанную под названием "Рэнтан госин каратэ-дзюцу" (Закалка тела и духа через практику каратэ).

В 1924 году Фунакоси открыл первый клуб каратэ в университете Кэйо. Глубокое осмысление, философский подход к искусству каратэ быстро вызвали интерес к нему в интеллектуальной среде и преподавательских кругах. В Японии каратэ становится популярнее, чем на Окинаве, и огромный приток неподготовленных людей заставил объединиться вокруг Фунакоси мастеров каратэ в попытке выработать достаточно безопасные и пригодные для обучения широких масс методики.

В 1936 году многочисленные ученики решили объединиться и построить для своего учителя первый додзе, в котором изучалось бы только каратэ. Додзе был назван "Дом Сето" поскольку "Сето" - "Сосны и Воды" это псевдоним Фунакоси, использовавшийся им в литературном творчестве.

Вторая книга мастера - "Каратэ-до Кехан" ("Наставления мастера") появилась в 1936 году. В ней Фунакоси изменил смысловое значение иероглифа "кара" - "китайская" на "пустая" (рука), изменив таким образом саму концепцию боевого искусства, сменив "Способ" на "Путь", путь духовного постижения бытия. Такой поворот в понимании боевого искусства Окинавы был встречен неоднозначно на родине Фунакоси. Но уже к началу войны термин каратэ-до прочно вошел в обиход.
(Фрагменты ката в исполнении мастера Фунакоси)

В 1937 году японская армия и флот начинают активно изучать каратэ, отдавая особое предпочтение каратэ Фунакоси, в додзе которого стекается множество талантливых учеников со всей страны.

После II мировой войны Фунакоси и другие мастера каратэ всячески способствовали возрождению каратэ-до в Японии. После подписания мирного договора между Японией и США Фунакоси совершил трехмесячное турне по американским базам сцелью пропаганды каратэ-до вместе с Исао Обато (университет Кэйо), Тосио Камато (Васеда) и Масатоси Накаяма (Такусеку).

В 1949 году создана Японская ассоциация каратэ-до (JKA), чтобы в рамках одной организации различные школы могли развивать каратэ в Японии, и экспортировать его по всему миру, поддерживая японскую культуру и поврежденную войной международную репутацию.

В 1953 году, по просьбе правительства, в США была направлена группа лучших учеников Фунакоси. Среди них были Обата, Накаяма, Камата, Нисияма и группа представителей от Кодокана.

В 1955 году Фунакоси председательствовал на открытии первого додзе Японской Ассоциации Каратэ-до (JKA).

В течении всей своей жизни Учитель обучал просто каратэ-до, не выделяя каких-то конкретных стилей. Основой считал же сами тренировки, их воздействие на здоровье и психику, на личность и характер. Тем не менее нужно заметить, что в целом Фунакоси всегда оставался в русле традиции и техники Итосу и Адзато, которая была итогом жизни многих поколений известных и безымянных мастеров Окинавы и Китая.

"В современном каратэ нет места разным школам. Мне известно, что многие учителя претендуют на роль "Создателя школы" на том основании, что они изобрели новое и необычное ката. Я тоже слышал, что меня и моих коллег считают представителями школы Сетокан, но я категорически против подобной классификации. Я обсолютно уверен, что все эти школы должны быть объеденены в одну так, чтобы каратэ-до могло развиваться планомерно и с максимальной пользой для будущего человечества."

"Каратэ-до: мой жизненный путь"
Фунакоси Гитин

26 апреля 1957 года Фунакоси, - Отец современного каратэ-до, умер в Токио, в возрасте 88 лет.

Молодой мастер дзю-до по имени Нисимура, заинтересовавшийся учением Омото-кё, приехал в штаб-квартиру Аябэ и встретился с Дэгути. Узнав, что Нисимура является старшиной Клуба Дзю-до при Университете Васэда, озорной руководитель Омото-кё сказал: "У нас тут есть один парень, который хвастается, что он - лучший мастер боевых искусств во всей Японии. Почему бы вам не показать ему настоящее дзю-до и не научить парочке действительно неплохих приемов?" Нисимура, крупный и сильный молодой человек, которому лишь недавно исполнилось двадцать, едва сдерживался от издевки, когда его познакомили с Уэсибой. "Что? Этот неотесанный деревенский парень считает, что он лучший в Японии? Да я его в порошок сотру!" - думал он. Двинувшись к Уэсиба, Нисимура внезапно осознал, что каким-то необъяснимым образом уже оказался сидящим на полу. В очередной раз вскакивая на ноги, он бросался на Уэсиба, но результат был одним и тем же. Когда Нисимура заметил, что на лице Уэсибы сияет добрая улыбка, он был просто восхищен: "Какое это чудо - боевое искусство, в котором тебя бросают на пол с улыбкой!"

Нисимура рассказал об Уэсиба своим друзьям, и вскоре повсюду распространились слухи о "волшебнике из Аябэ". Осенью 1925 года адмирал Исаму Такэсита (который покровительствовал Кано и Фунакоси, а теперь и Уэсиба) организовал в Токио демонстрацию для избранной группы высокопоставленных сановников. Эта демонстрация стала настоящим потрясением. Уэсиба внушил собравшимся подлинное благоговение, когда, помимо прочего, проткнул копьем несколько 125-фунтовых мешков с рисом и начал разбрасывать их, не выронив при этом ни единого зернышка. В результате его пригласили провести трехнедельные курсы обучения во дворце Аояма, на которых занимались мастера дзю-до и кэндо самого высокого уровня.

Хотя этот семинар прошёл чрезвычайно успешно, официальные лица запретили участие Уэсибы в каких-либо организованных государством мероприятиях по причине его тесной связи с неблагонадежным Дэгути. Оскорбленный подобными намёками Уэсиба вернулся в Аябэ. Однако Дэгути убедил его в том, чтобы он оставил Омото-кё и начал двигаться своим собственным, уникальным путём. Он напомнил Уэсиба: "Подлинным предназначением твоей жизни является распространение по всему миру истинного смысла будо".

В 1926 году адмирал Такэсита уговорил Уэсиба вернуться в Токио. Он быстро обрёл последователей среди военных и богачей. Но именно тогда у Уэсиба начались проблемы со здоровьем - он страдал от болезней желудка и печени. Уэсиба ненадолго вернулся в Аябэ, чтобы восстановить силы, и уже через полгода вернулся в Токио - на этот раз навсегда. Семья перебралась к нему в сентябре 1927 года.

С 1927 по 1931 год Уэсиба преподавал в нескольких импровизированных додзё - один из них представлял собой перестроенную бильярдную в загородном доме, владельцем которого был Дукэ Симадзу. Учениками Уэсибы были высокопоставленные военные и морские офицеры, аристократы и состоятельные бизнесмены. Многие из этих учеников приводили тренироваться своих дочерей, так что в додзё обычно присутствовали и женщины. Уэсиба поражал воображение видавших виды токийцев. Однажды на военной базе он сражался с целым взводом, в котором было около сорока человек, и разбросал всех по очереди в считанные секунды. Все больше и больше людей испрашивали разрешения учиться у него.

Однако многим все еще трудно было поверить, что Уэсиба вообще существует. Однажды один газетчик по имени Исии пришел на тренировку в додзё в Мите. Больше никого на занятии не было, и во время тренировки Уэсиба принес в зал копье. Он предложил Исии изо всех сил метнуть это копье в него: "чтобы я мог показать тебе, как отражать такие атаки". Исии заколебался: "Что если оно все же попадет в Вас, и Вы погибнете? Здесь нет ни одного свидетеля, и меня просто обвинят в убийстве". "Не волнуйся, - убеждал его Морихэй. - Ничего не случится". Но Исии так и не смог заставить себя сделать это, так что испытания не произошло.

Другие, впрочем, не особенно колебались, проверяя Уэсиба. Генерал Миура, ученик Сокаку Такэда и герой русско-японской войны (его грудь пронзили штыком, но он все равно смог отразить нападение множества вражеских солдат в рукопашной схватке), в поединке с Уэсиба провёл смертельную атаку, но быстро оказался на полу, лишённый возможности двигаться. Искренне извинившись за свою самонадеянность, Миура немедленно попросил взять его в ученики.

Ученики Уэсиба помогали создавать репутацию своему удивительному учителю. Женщины преисполнялись восхищения, слушая рассказы о миниатюрных девушках, обращающих в бегство опасных насильников. После того как самые невысокие и легкие ученики Уэсиба начали побеждать борцов сумо и мастеров дзю-до, последние устремились к Уэсибе, чтобы побольше узнать о его стиле будо.

Вечно стремящийся к знаниям Дзигоро Кано, много слышавший об Уэсиба от своих учеников в Кодокане, попросил у него демонстрации его искусства. В октябре 1930 года Кано посетил временный додзё в Мэдзи-ро и был ослеплен выступлением Уэсиба: "Это мой идеал будо; это подлинное, настоящее будо". Кано неустанно объяснял своим ученикам в Кодокане, что ключом теории дзю-до является следующее: "Когда партнёр подходит, встречай его; когда он отходит - провожай его". Уэсиба говорил своим ученикам то же самое, и он практически продемонстрировал подобное мужество, независимо от применяемой по отношению к нему атаки. После демонстрации Кано отправил Уэсиба восхищённое письмо и попросил его позаниматься с несколькими лучшими учениками Кодокана.

У Уэсиба тренировалось множество воспитанников Кодокана, и часть из них даже полностью переключилась на Рю дзю-дзюцу Уэсиба, как когда-то называлось его искусство (ещё его называли Айки-будо). Один из них, Тэцуо Хоси (скончался в 1947 году), обладатель шестого дана в дзю-до, даже вернул свое свидетельство Кодокану, когда перешел к Уэсиба. "Я не чувствовал приложения какой-либо физической силы, - рассказывал он своим друзьям, - но постоянно оказывался растянувшимся на мате". Чрезвычайно целеустремленному в учебе Хоси однажды чуть не удалось застать Уэсиба врасплох. Уэсиба показывал ему некоторые базовые движения айки, и Хоси внезапно схватил его и попытался провести бросок. Уэсиба сориентировался во мгновение ока и нейтрализовал атаку. Он не был рассержен на Хоси - в конце концов, тот был опытным мастером боевых искусств, готовым воспользоваться любой слабостью противника, - скорее, Уэсиба был раздосадован тем, что позволил самому себе расслабиться. Из этого случая Уэсиба почерпнул очень важный урок: "Даже со своим учеником ты не должен распускаться и терять бдительность" (во время Второй мировой войны недисциплинированный и беспринципный Хоси тренировал свою технику на военнопленных и позже был осужден как военный преступник).

В 1931 году в районе Вакамацу-тё в Токио был построен постоянный додзё и жилые помещения для Уэсиба. В течение следующих десяти лет Кобукан ("Зал Величественных Боевых Искусств") превратился в кипучий центр бурной деятельности. Ранней весной в Кобукане несколько недель гостил Сокаку Такэда, но после этого пути Уэсиба и Такэда окончательно разошлись. Уэсиба начал принимать в Кобукан постоянных, живущих при школе учеников (учи-дэши), хотя и был весьма разборчив в выборе кандидатов. Потенциальному ученику нужны были рекомендации двоих хорошо известных Уэсиба покровителей, после чего он проходил не очень приятное собеседование с самим мастером. На таких собеседованиях кандидату предлагалось атаковать Уэсиба "любым способом", после чего ученик неизбежно пролетал не меньше десяти футов по воздуху и шлепался на татами.

Из-за разборчивости Уэсиба число "внутренних" учеников в этот период никогда не было большим - обычно около десятка человек, живущих прямо в додзё, и ещё столько же из ближайших окрестностей. Говорят, что Кано сказал Уэсиба: "Вы поступаете очень правильно. Кодокан стал очень большим, и я уже не могу его контролировать".

В Кобукане было также несколько примечательных постоянных учеников-женщин. Самой выдающейся из них была Такако Кунигоси (родилась в 1909 году). Она прославилась тем, что состязалась на равных с самыми крупными и сильными учениками-мужчинами, такими, как Риндзиро Сирата (1912-1993). Сирата, ути-дэси Кобукана, который обычно принимал всех претендентов, появляющихся в отсутствие Уэсиба, признался очаровательной мисс Кунигоси: "Мне никогда не встречался более трудный противник". Такако делала рисунки для первого руководства Уэсиба "Будо Рэнсю", которое распространялось в 1933 году в узких кругах (другая книга Уэсиба, которая называлась "Будо" и была иллюстрирована фотографиями, была опубликована в 1938 году).

Уэсиба стал учителем будо для элиты страны. Он преподавал во всех главных военных академиях Токио, давал уроки членам императорской семьи (сам Император не занимался боевыми искусствами, но его братья учились у Уэсиба) и часто ездил в Осаку, обучая там полицейских и военных. В Кобукане занималось множество богачей, и, кроме их внушительных пожертвований, Уэсиба регулярно получал от государства жалованье, сравнимое с окладами министров.

В конце 1935 года правительство вновь набросилось на Омото-кё, исполненное на сей раз решимости заставить Дэгути замолчать раз и навсегда и прекратить подрывную деятельность его последователей. Во время первой облавы было арестовано больше пятисот членов Омото-кё; был выписан и ордер на арест Уэсиба. Хотя связи Уэсиба с Омото-кё ослабели после того, как он перебрался в Токио, он по-прежнему возглавлял ассоциацию Дай-Нихон Будо Сэн-ё Кай, основанные в 1932 году для поощрения изучения боевых искусств среди членов Омото-кё. Кроме того, несколько активных членов Сакура Кай, ультранационалистической группировки молодых офицеров, организовавших в 1931 году заговор, целью которого было свержение правительства, однажды использовали в качестве места своего съезда Кобукан.

Подобные компрометирующие обстоятельства привели к тому, что ещё с 1925 года, когда Морихэй начал преподавать в Токио, за ним был установлен тайный надзор. Уэсиба не был вовлечен ни в один из секретных планов, тайно разрабатываемых в его окружении, но все же офицеры департамента полиции Киото настаивали на том, чтобы его взяли под стражу. Когда происходила облава, он находился в Осаке, и, к счастью для Уэсиба, начальник полиции Осаки Кэндзи Томита (скончался в 1977 году) был одним из его учеников. Томита удалось упросить полицию Киото, чтобы они не арестовывали Уэсиба без более детального расследования, а другой его ученик, который был начальником полиции городка Сонэдзаки, спрятал Уэсиба в своём доме. В Токио зять Уэсиба Киёси Накакура (родился в 1910 году) сжёг на случай обыска все бумаги и предметы, связанные с Омото-кё, которые хранились в додзё и в доме Уэсиба. Накакура боялся, что его тесть придет в ярость, узнав об уничтожении свитков и других бумаг, написанных рукой Дэгути, но Уэсиба ничего не сказал ему, когда вернулся в Токио.

Судя по всему, сам Дэгути заявил властям, что Уэсиба не был членом внутреннего ядра организации Омото-кё, и после напряженного периода неопределённости Уэсиба вновь смог вернуться к публичному преподаванию. Существует множество фантастических рассказов об Уэсиба, относящихся к этому периоду, и самой невероятной из них является история "Испытания на стрельбище".

Существовал безупречный свидетель этого поразительного случая, некий Годзо Сиода(1915-1994). Скептически настроенный Сиода не относился к пастве Омото-кё и всегда очень критически воспринимал все, что слышал об Уэсиба. К примеру, Сиода постоянно пытался застать своего учителя врасплох (что поощрялось самим Уэсибой). Во время долгих тренировочных атак Уэсиба вручил Сиоде свой железный веер и сказал: "Если ты сможешь ударить меня этим, когда я буду спать, я выдам тебе полноправное свидетельство учителя". Когда бы Сиода ни заметил, что Уэсиба задремал, он подкрадывался к нему и готовился к удару; но каждый раз, в самый последний миг, Уэсиба внезапно открывал глаза: "Сиода! Боги подсказали мне, что ты хочешь ударить меня по голове. Ты ведь не собираешься сделать что-то подобное, правда?"

Однажды на демонстрацию в Кобукан явилась группа снайперов. Когда Уэсиба узнал, кто они, он вызывающе заявил: "Я неуязвим для пуль". Вполне понятно, что стрелки были оскорблены и потребовали от него доказательства этого утверждения. Уэсиба согласился подписать письменное заявление, освобождающее снайперов от какой-либо ответственности в том случае, если он будет ранен или убит, и они договорились о встрече на военном стрельбище. Сиода уже не раз воочию убеждался в поразительных способностях своего учителя, но позже признался, о чем думал тогда: "На этот раз он зашел слишком далеко. Похоже, пришло время готовиться к похоронам Мастера Уэсиба".

В день испытания жена Уэсибы умоляла его бросить эту затею. Уэсиба попросил её не волноваться и отправился на стрельбище с совершенно беззаботным видом. Там он спокойно встал у мишени, расположенной примерно в семидесяти пяти футах (23 метра) от стрелков. Когда снайперы прицелились и выстрелили, несколько из них немедленно свалились на землю, а Уэсиба, целый и невредимый, необъяснимым образом очутился позади них. Уэсиба объяснил поражённым зрителям, что они были свидетелями демонстрации силы айки..

Возможно, из-за того, что времена были такими беспокойными, Уэсиба нередко становился одержимым богами гнева. У него был взрывной характер, и подобные вспышки ярости устрашали самых сильных людей - каким-либо образом провинившись, постоянный ученик Кобукана проводил целый день с головой, преклоненной к полу в знак глубокого раскаяния. Однажды поздней ночью в додзё Уэсиба внезапно пришел в бешенство и начал неистово размахивать деревянным мечом; ученик отскочил в сторону и замер от ужаса, увидев, как Уэсиба отсек голову большой крысе, которая подобралась к пище, принесенной в жертву на алтарь додзё. Затем Уэсиба отругал своего ученика за непростительную невнимательность и леность. К счастью, вспышки гнева Уэсибы рассеивались так же быстро, как возникали, и он принимался успокаивать своих учеников: "Не принимайте близко к сердцу. Это были боги, выражающие свое краткое неудовольствие".

В 1938 году, после того как Морихэй избежал полицейского преследования организации Омото-кё, умер Кано, и Уэсиба стал главным учителем будо в Японии. Его ученики занимали многие высокие посты в правительстве и военных кругах. Кроме того, он стал тесно связан с японской администрацией Мантюкуо - марионеточным правительством, установленным в Манчжурии в 1932 году; Уэсиба часто преподавал там и в конце концов стал Первым Советником по Боевым Искусствам при правительстве Мантюкуо.

В 1937 году в Китае развернулись крупномасштабные военные действия, а в 1941 произошло нападение на Перл-Харбор (ходят слухи, что эта бомбёжка, спланированная Имперским Военным Флотом, была основана на принципе ирими-тэнкан Айки-Будо - захват инициативы и окружение врага, начиная с тылов). Говорят, что в 1942 году Уэсиба отправили с секретной миссией мира в Китай, в надежде, что благодаря своим обширным связям и высокому авторитету среди военных и гражданских лидеров, Уэсиба удастся достичь мирного соглашения между Китаем и Японией. К сожалению, все его усилия ни к чему не привели, и война неотвратимо неслась к своей ужасной развязке.

Война принесла Уэсиба огромное напряжение. Он выражал недовольство жестокостью и невежеством многих представителей вооруженных сил, а позже признавался своим ученикам, что испытывал отвращение к необходимости преподавания в Академиях шпионажа и военной полиции. Насилие и разрушения войны представляли собой полную противоположность задаче выражения цели истинного будо: воспитания и содействия жизни. В 1942 году Уэсиба, воспользовавшись, в качестве оправдания, своей болезнью, оставил все государственные должности и переехал на свою ферму в Ивама.

Участок земли в Ивама - деревушке, расположенной примерно в двух часах пути по железной дороге от Токио - Уэсиба приобрел еще в 1938 году. В течение всей жизни Уэсиба подпитывало, прежде всего, пребывание под бескрайним небом, прогулки вдоль океана или занятия среди горных вершин. Он не был горожанином и всегда тяготел к деревне, свежему воздуху и чистому образу жизни - особенно в тот период, когда ему приходилось жить в переполненном людьми и бетоном Токио. Уэсиба и его жена перебрались подальше от сражений, в небольшую хижину, выстроенную на его участке. Однако он был совсем не равнодушен к тем ужасным страданиям, которые выпали на долю всей Азии. Несколько раз за это время он был смертельно болен, как в прямом, так и в символическом смысле. Чтобы восстановить здоровье и приспособиться к условиям обновляющейся Японии, он начал заниматься тем, что ныне называют айки-до - "Искусством Мира".

В августе 1945 года Япония капитулировала. Хотя весь Токио лежал в руинах, Кобукан додзё остался невредимым благодаря героическим усилиям Киссомару, сына Уэсиба. Однако оккупационные власти запретили все виды боевых искусств и организация Кобукан была распущена. Уэсиба продолжал пребывать в уединении в Айки-Гарден в Ивама - занимался садоводством, молился и готовился представить миру искусство айки-до.

Обстановка в Японии после поражения в войне была зловещей. Многие бывшие ученики Уэсиба погибли в боях, а те кто выжил, были слишком заняты вопросами выживания, чтобы тратить силы и время на тренировки. В токийском додзё обосновались бездомные бродяги (говорят, что некоторое время это здание использовалось оккупационными частями как танцевальный зал). Но в 1948 году, когда Япония начала восстанавливаться, Уэсиба и его последователи вновь объединились и основали организацию Айкикай. Вскоре был снят запрет на будо, и около 1950 года начались регулярные занятия айкидо.

Во всём устанавливался новый порядок, и величественная точка зрения Уэсиба на айкидо как на не соревновательное искусство, воспитывающее духовное и физическое совершенство, была идеальным подходом. Уже через несколько лет после окончания войны началось обучение нового поколения целеустремлённых учеников, и в течение пятидесятых годов искусство айкидо было представлено всему миру; организационными вопросами занимались сам Уэсиба и его сын Киссомару. В первой половине того десятилетия японские учителя внедрили айкидо во Франции и на Гавайях, и уже к середине пятидесятых годов в токийском додзё постоянно занимались представители самых разных стран со всего земного шара.

Первая публичная демонстрация айкидо проходила на крыше одного из универсальных магазинов Токио в сентябре 1955 года.

Это было достаточно примечательное событие, поскольку до этого Уэсиба отказывался выступать для публики. Это было правилом всех старых учителей.

Когда Фунакоси отправил своего сына Дзиго назад, на Окинаву, для изучения специальных ката, местный учитель не начинал занятия, пока все окна додзё не были прикрыты ставнями. Подобным же образом, Хакудо Накаяма занимался специальными приемами с мечом в четыре часа утра, когда в додзё царил полумрак и никто не мог бы подсмотреть секреты мастера.

Киссомару переубедил отца, сказав ему, что люди должны увидеть изящную действенность айки-до во плоти, после чего восхитительные выступления Уэсиба стали украшением многих демонстраций айкидо. В отличие от Кано и Фунакоси, после которых осталось немного наглядных документальных свидетельств, существует множество фильмов, запечатлевших Уэсиба в действии, включая очень четкие фотоснимки, сделанные еще в 1935 году. В 1958 году Уэсиба снялся в документальном фильме под названием "Свидание с приключением", снятом двумя американскими операторами, а чуть позже, в 1961 году, он стал главным героем документальной ленты, снятой Японской национальной теле сетью. Уэсиба любил путешествовать и с удовольствием навещал новые додзё, образующиеся в подразделениях его школы во всех концах Японии. Но для его учеников, как до-, так и послевоенного периода, путешествие вместе с Уэсиба становилось настоящим испытанием. В поездке его спутник не мог расслабиться и потерять бдительность ни на секунду. К примеру, Уэсиба настаивал на том, чтобы его доставляли на вокзал по меньшей мере за час до отправления поезда. Иногда он мог отказаться садиться в поезд, поскольку "чувствовал, что что-то не так". Или же его спутнику, нагруженному поклажей и необходимостью покупать билеты, приходилось играть в пятнашки со своенравным и быстроногим мастером айкидо, который очень часто резко сворачивал туда, куда ему хотелось, - независимо от того, куда они направлялись, - и исчезал в толпе прохожих.

У Уэсиба была ещё одна забавная привычка растрачивать все деньги вплоть до последней иены прежде, чем он достигал места назначения. Терпеливая жена Уэсиба обычно снабжала его спутника средствами, достаточными для покупки билетов, подкрепления сил закусками и напитками и других издержек, а также дополнительной суммой на всякий случай. Уэсиба каким-то образом всегда знал, сколько денег было у его спутника, и неизменно останавливался у каждого встречающегося святилища, чтобы сделать пожертвование. К концу путешествия деньги расходились без остатка.

Однажды Уэсиба зашёл в недавно воздвигнутый храм. Он приказал своему помощнику приготовить деньги для пожертвования. Однако после минутной молитвы Уэсиба повернулся к своему спутнику и сказал: "Спрячь деньги. Здесь нет бога". Действительно, этот храм был поставлен исключительно для привлечения туристов и у него не было органичной духовной связи с окружающей местностью.

В 1961 году Уэсиба отправился на Гавайи, чтобы торжественно открыть Айкикай додзё в Гонолулу. Он оставался на Гавайских островах в течение сорока дней, проводя занятия и создавая каллиграфические записи для местных учеников. Гавайи ему понравились, но он сказал своим ученикам: "Химикалии, которыми здесь поливают ананасовые плантации, разрушают окружающую среду. Попытайтесь добиться того, чтобы плантаторы не делали этого".

По сравнению с неутомимой деятельностью и постоянным возбуждением довоенного периода, последние годы жизни Уэсиба были очень спокойными - он посвятил их исследованиям, молитвам и упражнениям.

Вот фрагменты последних заметок Уэсиба, касающихся айкидо:

К концу жизни внешность Уэсиба стала бесплотной, призрачной: белые одежды, седые волосы и мягкая белая борода. Его здоровье постепенно ухудшалось, но даже когда он был прикован к постели своим последним недугом, Уэсиба все ещё был способен призывать волшебную космическую силу, достаточную для того, чтобы разбросать во все стороны четырёх помощников, если они начинали обращаться с ним, как с дряхлым стариком. Подобно Фунакоси, Уэсиба продолжал оттачивать техники своего искусства вплоть до самой смерти. Мастер айкидо ушел из этого мира 26 апреля 1969 года возрасте восьмидесяти шести лет.

Последним указанием, которое Уэсиба дал своим ученикам, стали слова:

Генерал Чой Хонг Хи родился в 1918 году на территории нынешней КНДР. В раннем возрасте, будущий основатель Таэквон-До растёт слабым и болезненным, хотя уже тогда родители обратили внимание на его упорный характер.

После того как мальчику исполнилось 12 лет, его отдали на обучение известному учителю каллиграфии Хан Иль Дону, который одновременно являлся мастером тэккьён - традиционного и очень старого стиля, включающего большое количество ударов ногами. Изучению каллиграфии мешало слабое здоровье ученика, и мастер начал преподавать ему тэккьён. Благодаря упорству и трудолюбию Чоя дело шло успешно, и к моменту отъезда в Японию для продолжения образования он стал не только искусным каллиграфом (о чем свидетельствуют многочисленные победы на конкурсах каллиграфии), но и в значительной степени продвинулся в изучении тэккьён.

В 1937 году Чой был послан в Японию продолжать обучение. Незадолго до отъезда он имел несчастье вступить в довольно горячую перепалку с могучим профессиональным борцом, который пообещал Чою при следующей встрече разорвать его на куски. Похоже, что эта угроза дала молодому Чою новый импульс к овладению боевыми искусствами.

Через два года напряжённых тренировок Чой стал обладателем первого дана по каратэ. (Техника каратэ и тэккьён стали предшественниками современного Таэквон-До.) Затем последовал период напряжённых физических и духовных занятий в средней, а затем и в высшей школе, и, наконец, в токийском университете. В этот период объём тренировок и экспериментирование с новой техникой его боевого искусства росли до тех пор, пока Чой не стал обладателем второго дана.
Он много работал с традиционной корейской техникой ударов ногами, и именно тогда у него появились мысли о необходимости и возможности возрождения древних корейских боевых искусств.

После начала второй мировой войны молодой лейтенант становится одним из создателей тайного общества, ставившего своей целью освобождение Кореи. Это привело к аресту и почти семилетнему заключению. В тюрьме он не только занимается сам, но и начинает тренировать других заключенных. Как рассказывал сам Мастер, через некоторое время тюрьма превратилась в один большой тренировочный зал. В эти годы была заложена основа той системы, которая в будущем получит название "Таэквон-До".

После окончания войны Чой Хонг Хи был освобожден и в 1946 году направлен в южнокорейскую армию инструктором по физической подготовке и рукопашному бою. Последующие годы были заполнены как самостоятельными тренировками, так и занятиями с учениками, но главным делом оставалась работа по созданию нового стиля, в который вошло бы всё самое лучшее из традиционных восточных единоборств. Была проделана огромная работа. Изучение древних рукописей, беседы со старыми Мастерами, встречи с представителями других школ заполняли всё свободное время.

1955 год стал годом официального признания искусства Таэквон-До в Корее. Была образована специальная комиссия, в которую входили ведущие Мастера – инструкторы, историки и известные деятели государства. Рассматривалось несколько вариантов названия нового вида боевого искусства. 11 апреля возглавляемая генералом Чоем комиссия приняла предложенное им название «Таэквон-До». В 1959 году была организована Корейская Ассоциация Таэквон-До, а 22 марта 1966 года является днём создания Международной Федерации Таэквон-До (International Taekwon-Do Federation), куда вошли Вьетнам, ФРГ, Малайзия, Сингапур, США, Турция, Италия, Египет и, конечно, Корея.
В августе 1970 года Чой начинает турне по 20 странам Южной Азии, Европы, Ближнего Востока и Северной Америки. В каждой стране им проводились семинары для международных инструкторов. Где бы он не появлялся, он всюду помогал распространению Таэквон-До и сплочению занимающихся вокруг ITF.
В 1972 году другой южнокорейский генерал - Пак Чжон Хи в третий раз стал президентом Южной Кореи, подтасовав для этого результаты выборов. Генерал Чой, пропагандирующий в своем боевом искусстве в числе прочих общечеловеческих ценностей такое качество, как честность, не мог с этим мириться. Конфликты с властью, желающей использовать Таэквон-До в своих пропагандистских целях, случались у основателя и ранее. Власть ждала удобного случая, чтобы избавиться от неугодного и непокорного человека.
Чой Хонг Хи, возлагал большие надежды на единое корейское боевое искусство - считал, что оно может стать способом объединения страны. По совпадению или нет, но как раз в 1972 г. он посетил КНДР (на территории которой родился), дав тем самым повод властям Южной Кореи обвинить его в государственной измене.
Итогом событий 1972 года стали переезд генерала Чоя в Канаду (в город Торонто), перевод туда же штаб-квартиры созданной им международной организации (ITF) и (правда уже на следующий -1973 год) создание в Южной Корее Всемирной Федерации Таэквон-До (WTF).

Последующие за этим годы Основатель Таэквон-До неустанно посещал разные страны, где устраивал для своих последователей семинары. Его усилиями и усилиями его ближайших сподвижников "семья" Таэквон-До существенно пополнилась новыми членами. И все это время генерал Чой находил время для тренировок, показывая на личном примере, что совершенству нет предела и всегда есть что поправить - даже несмотря на неизлечимую болезнь - спутницу последних лет жизни генерала.

15 июня 2002 года генерала Чой Хонг Хи не стало. Он умер на 83-ем году жизни в Пхеньяне, в правительственной клинике, где проходил лечение. Врачи до последнего боролись с болезнью, пытаясь спасти генерала.
Он оставил последнее напутственное слово своим приверженцам, выдвинул кандидатуру своего преемника на посту Президента ITF. Он до конца остался верен тому Боевому Искусству, которое пропагандировал и развивал всю жизнь...

В глубине души она давно ждала беды. А Брюс спал, медленно уплывая туда, откуда нет возврата, и перед его глазами, как написанная на длинном шелковом полотнище китайская картина, прокручивалась заканчивающаяся жизнь.

...Сто с лишним лет тому назад английский король отобрал полуостров Цзюлун у владыки Поднебесной империи. Ту войну назвали "опиумной"; она была короткой, жестокой и абсолютно безнадежной для вооруженных самострелами и секирами китайцев. На полуострове возник город Гонконг - застроенный белоснежными европейскими особняками центр и насквозь пропахшая несвежей рыбой и пряной местной кухней туземная окраина. В 1942-м Гонконг захватили японцы и устроили грандиозную резню, потом англичане вернули свою колонию; после того как в Китае победил Мао, в город хлынули беженцы... Шел 1949 год, и мальчик Ли Джан Фан, сын актера китайской оперы Ли Хой Чена и полукитаянки-полунемки Грэйс Ли, отпраздновал свой девятый день рождения.

Строго говоря, он был не совсем Ли Джан Фан (в переводе с китайского - "возвращайся назад": ребенок родился 27 ноября 1940 года в Сан-Франциско, и мать хотела, чтобы ее сын вновь вернулся в Америку). Когда мальчик подрос, ему дали имя Ли Йен Кам ("никогда не сидящий на месте"); после первой киносъемки появилось имя Ли Суй Лунг ("маленький дракон"). А в свидетельстве о рождении, выданном в китайской больнице города Сан-Франциско, стояло имя Брюс Ли.

В то, что он на самом деле был мальчиком, верили далеко не все. Злые духи точно знали, что Грэйс родила девочку: мать и отец потратили много сил на то, чтобы сбить их с толку, и даже дали ребенку девчоночье прозвище Малышка Феникс. Их первый сын умер, и они решили, что чем-то прогневали богов; в Китае верят, что вторым ребенком в семье должна быть девочка, и Грэйс с Ли удочерили дочку бедняка. Потом у них родился сын Питер, затем Грэйс снова забеременела и не находила себе места от беспокойства: по китайским поверьям, второй сын тоже находится в опасности. Новорожденному Брюсу прокололи уши и называли его девичьим именем - казалось, что злых духов удалось обмануть.

Мальчик рос и не давал покоя всему кварталу: второго такого шкоды в Гонконге не было. Он носился по городу, дружил с кем попало, таскал яблоки с лотков уличных торговцев и не слушал родителей - большой грех для почитающих старость китайцев.

Впрочем, отец Брюса тоже не отличался семейными добродетелями. Он был хорошим актером и отличным малым, его любили друзья и женщины, а он в них души не чаял - Ли Хой Чен тратил деньги на что угодно, только не на детей. По гонконгским меркам Ли был состоятельным человеком (ему принадлежало несколько квартир, которые он сдавал в аренду), но то, как жила семья, привело бы в ужас чикагского безработного. Большой стол, за которым ели, играли и читали; единственная комната, в которой спали Ли, Грэйс, их дети, дедушки и бабушки, несколько слуг и огромная немецкая овчарка; вентилятор под потолком, уныло гонявший горячий воздух... Воду в дом подавали раз в неделю на несколько часов, и ее набирали во все плошки. Семейство Ли принимало душ на кошачий манер, размазывая воду по лицу, фыркая и брызгаясь, - что такое ванна, в доме не знали, а сорокаградусная жара в Гонконге была в порядке вещей... Но все, кто жил под этой крышей, были свято убеждены, что такой комфорт есть только в губернаторском дворце: большинство китайцев ютилось в тесных, жалких лачугах.

Дети подрастали, и их надо было учить - Брюса и его братьев отдали в иезуитский колледж. Иезуиты вот уже несколько веков занимались в Китае миссионерской работой и знали об аборигенах больше, чем кто-либо другой, но справиться с Брюсом Ли не сумели даже они.

Маленький, худенький, шустрый, он не мог сидеть на месте, не желал ломать голову над арифметикой и английской грамматикой и испытывал огромное удовольствие, только когда ему удавалось расквасить чей-нибудь нос. Бывший классный наставник Брюса, брат Генри, вспоминая его через много лет, уверял, что он был необычным ребенком - живым, восприимчивым, умным. С ним надо было обращаться очень мягко, все время занимать его воображение -тогда он вел себя как паинька... Судя по всему, это редко удавалось брату Генри: прошло несколько лет, и Брюса Ли выгнали из иезуитской школы.

В нем жила огромная тяга к самоутверждению, уличные разборки возвышали его в собственных глазах. Он был щуплым, увертливым и абсолютно бесстрашным: поводом для драки могло послужить даже то, что встречный мальчишка не так на него посмотрел, не так вздохнул, не туда сплюнул, недостаточно почтительно извинился. На рост и вес своих недругов Брюс внимания не обращал, и они лупили его по два раза на дню.

Ли Хой Чен, конечно, не был образцовым отцом, но синяки на лице сына и вечно порванная одежда действовали ему на нервы. Причитающая Грэйс промывала ссадины и штопала разодранную рубашку, а Ли каждый вечер читал Брюсу нотации: в конце концов он от этого безмерно устал. Денег детям Ли Хой Чен не давал из принципа, но когда Брюс попросил оплатить ему уроки кунфу, он неожиданно для себя самого согласился - у него появилась хоть слабая надежда на то, что это безобразие когда-нибудь кончится.

Брюс Ли выбрал жесткий и агрессивный винь-чунь - по преданию, создательницей стиля была монахиня, жившая в XV веке. (Она изобрела его, когда наблюдала за схваткой змеи с журавлем.) Монахиня научила ему девушку Юм Винь Чунь, та - своего будущего мужа, у него тоже были ученики... Так очередь дошла до Ип Мена, бывшего инспектора полиции в городе Намхое, бежавшего в Гонконг от войск Мао Цзедуна. В Гонконге Ип Мен открыл свою школу и зарабатывал на жизнь тем, что делал из таких, как Брюс Ли, уличных шалопаев, настоящих бойцов.

Бег на пять километров и сотни отжиманий, бесконечные удары по мешку с песком, акробатика, бои в полном контакте, когда кулак противника что есть силы обрушивается на твои ничем не защищенные ребра... Тренировки в школе Ип Мена заковали его тело в непробиваемую мышечную броню, научили почти совершенной технике боя. Брюс опробовал ее на своих одноклассниках, и результаты были более чем удовлетворительными.

Вскоре родители отдали его в другую школу - там выяснилось, что занятия с Ип Меном пошли ребенку на пользу. Отличником он, разумеется, не стал, зато сильно поубавилось донимавшее отцов-иезуитов бессмысленное озорство. На проказы у юного Ли больше не было сил: после занятий винь-чунем болела каждая косточка - легкость пришла лишь на пятый год.

Зато теперь Брюс Ли успокоился. Он стал королем школы - на улице его всегда сопровождала почтительная свита. Разобравшись с товарищами по классу, Брюс взялся за английских мальчишек они постоянно дрались с маленькими китайцами и, как правило, лупили их почем зря. Англичане были гораздо крупнее, к тому же в их школах учили боксировать, но удары коленом в подбородок, лбом в нос и локтем в ухо оказались для них сокрушительной неожиданностью. Один за другим властители морей отправлялись в глубокий нокдаун, и с каждым подбитым глазом и расквашенным носом рос авторитет Брюса Ли: в Гонконге хорошо помнили об "опиумной войне", разграбленном Пекине и надписях "Собакам и китайцам вход воспрещен", совсем недавно исчезнувших из центральной части города.

Жизнь улыбалась Брюсу Ли, и к восемнадцати годам он чувствовал себя почти счастливым. Когда он был совсем маленьким, отец научил его танцевать, и теперь он выиграл первенство Гонконга по ча-ча-ча, сыграл несколько детских ролей в боевиках. На улице с ним никто не спорил. В свободное от драк и тренировок время Брюс брал уроки танцев. Теперь он выглядел как франт - тщательно зализанные и набриолиненные волосы, безукоризненно отглаженный черный костюмчик (он утюжил его сам, не доверяя матери), узенький галстучек с ровным узлом. То ли ученик миссионерской школы, то ли танцор из варьете - идеальная мишень для желающего развлечься уличного хулигана.

На гонконгских улицах с маменькиными сынками обходились неласково. На лакированный ботинок было приятно плюнуть, за галстук - дернуть. Но вслед за этим наглец получал сау-до - любимый удар Брюса Ли, когда на горло нападающего обрушивается закаленное многочасовыми тренировками ребро ладони. В один прекрасный день он попотчевал им трех членов гонконгской "Триады", двое из которых попали в больницу.

Древнейшее из азиатских преступных сообществ, "Триада" существовала сотни лет: возникнув как боровшееся с маньчжурскими завоевателями тайное общество, со временем оно переключилось на торговлю наркотиками. Тех, кто в него вступал, связывала круговая порука: общество требовало от своих людей абсолютной верности, а взамен предоставляло им защиту. Если бы людей из "Триады" начали безнаказанно избивать на улицах, власть и престиж клана не стоили бы и ломаного гроша. Теперь Брюс Ли должен был умереть - быстро и по возможности мучительно. Его, родившегося в Сан-Франциско, спасло то, что он считался гражданином США, - мать за один вечер собрала вещи, купила билет на пароход и отправила Брюса в Америку к знакомым. О том, что она посылает сына навстречу богатству и славе, до смерти перепуганная Грэйс Ли и не подозревала.

Семьдесят лет назад в Соединенные Штаты привезли первую партию китайцев. Америка стремительно покрывалась сетью железных дорог, для их строительства была нужна дешевая рабочая сила - нищие, трудолюбивые и безответные азиаты подходили для этого как нельзя лучше. Лучшим аргументом в диалоге с ними считался хук правой: нищие крестьяне из глухих китайских деревень, никогда не учившиеся боевым искусствам, сносили такое обхождение с конфуцианским долготерпением. Время шло, нравы смягчились, но уделом американских китайцев оставались прачечные и дешевые ресторанчики - в один из них и устроился Брюс Ли.

Руби Чоу, старая знакомая Грэйс, взяла Брюса официантом и жалела об этом по три раза на дню. Руби была очень достойной дамой, в китайском квартале ее уважали, и она хотела, чтобы подчиненные относились к ней с сыновьим почтением, на что Брюс Ли был решительно не способен: более честолюбивого и вспыльчивого китайца она не знала. Национальными добродетелями считались скромность, прилежание, почтение к старшим, умение сносить неудачи и десятилетиями ждать своего часа. Наполеон не стал бы китайским героем, а Брюс Ли ощущал себя Бонапартом перед Тулоном: разносить утку по-пекински и мыть тарелки было ниже его достоинства. Но миссис Чоу перевоспитывала и не таких гордецов.

Брюсу было некуда деваться: он работал круглые сутки, с трудом выкраивая время для тренировок, разминался на заднем дворе ресторанчика и опрометью бежал на кухню по первому зову Руби. Он ломал свой гонор, учился ладить с людьми и все свободное время посвящал кунфу - оно стало его единственным утешением. Один в чужой стране, со смешным гонконгским акцентом ("р" он произносил как "в"), Брюс впервые почувствовал, как нуждается в общении с другими людьми. Постепенно появились приятели, мало-помалу он начал учить их борьбе, а потом кто-то из новых знакомых пригласил Брюса на праздник восточной культуры в одну из сиэтлских школ. Там он должен был продемонстрировать свое боевое искусство.

Об этом выступлении в школе до сих пор рассказывают легенды. Маленький, хрупкий на вид китаец в толстых роговых очках (в Америке у Брюса испортилось зрение) выполнял тао - похожий на медленный восточный танец комплекс движений кунфу. Студенты начали хихикать, но Брюс вызвал на арену парня покрепче и через секунду сидел на нем верхом. Потом он поманил к себе стокилограммового Джима Демиля, местную легенду, ветерана уличных драк, в одиночку справлявшегося с целой бандой хулиганов - обычно Джим ломал руку или ногу самому высокому парню в компании, и остальные сразу же разбегались. Но такого в жизни Джима еще не было - ни один его удар не достигал цели, противник был неуязвим. Все происходящее казалось ему дурным сном - и тут китаец не больно, но звонко щелкнул Джима по лбу костяшками пальцев. Поединок закончился - и нищий официант превратился в известного в Сиэтле учителя кунфу.

Он еще работал в ресторанчике Руби, но у него уже была своя группа в сиэтлском университете. Потом у Брюса появились поклонники, затем один из них превратился в его менеджера - занятия стоили все дороже, среди занимающихся было все больше солидных людей... Мало-помалу Брюс Ли становился обеспеченным человеком.

Теперь он был гораздо мягче. К тому же Брюс занялся своим образованием, много читал и преподавал в местной школе китайскую философию. К этому времени относится и его роман с семнадцатилетней блондинкой Линдой Эмери.

Она училась в Гарфилдской школе, где Брюс время от времени читал лекции. Хорошенький китаец произвел на молодую шведку неизгладимое впечатление. Линда стала заниматься у него в группе, и однажды Брюс пригласил ее в дорогой ресторан: ярко-алая шелковая рубашка, черный атласный галстук, черный костюм на красной подкладке - не влюбиться в такого кавалера было невозможно. Брюс не встречался с девушками с тех пор, как приехал в Америку, - неудивительно, что он увидел в ней само совершенство. Людские судьбы пишутся на небесах: через два-три месяца они могли бы расстаться, а вместо этого стали думать о браке. Им было очень хорошо вместе, и то, что родители Линды пришли в ужас при известии о женихе-китайце, лишь добавило остроты в их отношения.

Эмери были милым, благожелательным и добропорядочным семейством. Отец сказал, что это полная глупость, мама всплакнула, затем они пригласили мистера Ли к ужину и пришли от него в ужас. Он был чересчур похож на азиата, слишком щеголевато одет и при этом собирался зарабатывать на жизнь уроками какой-то китайской борьбы... Если бы Ромео мог открыто ухаживать за Джульеттой, трагедии в Вероне, быть может, и не произошло бы. Препятствия лишь раззадорили Линду и Брюса. Они поженились, стали жить одним домом - и тут дела Брюса Ли пошли по-настоящему хорошо.

До сих пор он работал в сиэтлском университете, а теперь снял собственный маленький зал, куда вскоре зачастили голливудские звезды - кунфу начало входить в моду. Располневших продюсеров и немолодых сценаристов Брюс заставлял пробегать по семь километров, отжиматься до седьмого пота, делать сальто. Они гордились собой и рассказывали друзьям о необыкновенном маленьком китайце - имя Брюса Ли стало известным в Голливуде. Ему повезло: в то время Америку захлестнула мода на все восточное - китайскую живопись, японскую чайную церемонию и философию дзэн. Дошла очередь и до кунфу: олицетворением таинственного и страшного "китайского бокса" стал Брюс Ли.

Вскоре он превратился в кинозвезду. Произошло это в общем-то случайно: телепродюсер Уильям Дозье искал актера на роль в новом сериале, рядом оказался человек, который учился у Брюса, - и роль досталась ему. Потом ему дали новую роль, а затем обошли ради американского актера. Брюс переживал - ему казалось, что кинокарьера не складывается, но когда он приехал в Гонконг, земляки были готовы носить его на руках. Оказалось, что дома он пользуется бешеной популярностью - в родной город Ли Джан Фан вернулся в ореоле американской кинозвезды и одновременно воина, побившего "белых чертей". Брюс начал вести переговоры с местными киностудиями - он запросил с них $ 10000 в месяц, они предложили ему $ 75 в неделю. Это был тариф местной кинозвезды - рядовые гонконгские киноактеры получали 10 баксов в неделю, жили в общежитиях по десять человек в одной комнате и мечтали о Голливуде. Дома ему нечего было делать - судьба навсегда связала Брюса Ли с Америкой.

Кого-то она баловала, а он платил за все, что получал: успех достался ему дорогой ценой. Брюсу пришлось драться с человеком, преподававшим кунфу в китайском квартале Сан-Франциско, - таков был древний обычай, споры между шифу - учителями воинского искусства, решались кровью. Проиграв, Ли должен был прекратить свои уроки или по крайней мере перестать учить европейцев - но он отправил противника в нокдаун в первые минуты боя, и больше его первенство никто не оспаривал. Затем он сорвал себе спину - по утрам Ли делал сто наклонов с шестидесятикилограммовым грузом и заработал ущемление нерва. Он провел в постели полгода, мучаясь приступами меланхолии: Брюс привык чувствовать себя добытчиком и опорой семьи, мысль о том, что он никогда не выйдет на ринг, была нестерпима. Он сумел поставить себя на ноги, но характер у него от этого лучше не стал.

А потом предложения от продюсеров посыпались одно за другим: фильмы с участием Ли пользовались все большим успехом. В 1966 году Брюс перебрался в Лос-Анджелес и начал сниматься в новом телесериале "The Green Hornet". Приехав в Гонконг, Ли обнаружил, что сериал пользуется бешеной популярностью, а сам он стал суперзвездой. Его предпоследняя лента, "Большой Босс", собрала в Гонконге $ 3,4 млн. за три недели проката.

Больше он не принадлежал самому себе: рабочий график Брюса уплотнился, и ему стало не хватать времени для друзей. Ли превратился в кумира молодежи, голливудское олицетворение кунфу, которое стремительно входило в моду. "Fist of Fury" побил кассовые рекорды "Большого Босса". "Возвращение Дракона", третий фильм Ли, принес еще большую прибыль - речь уже шла о десятках миллионов долларов. Друзья радовались за него и не понимали, что происходит с их Брюсом: он становился все мрачней, пристрастился к спиртному и часто повторял, что не проживет дольше 33 лет - а 33 ему должно было исполниться в ноябре 1973 года. До ноября он не дожил четырех месяцев. В июне 1973 года талисман Ли, зеркальный человечек, стоявший на крыше его гонконгского дома и отгонявший от него злых духов, упал на землю. А 20 июля Брюс, работавший над ролью с актрисой Бетти Тинг Пей, занемог в номере гонконгского отеля, где она жила, принял аспирин, уснул - и не проснулся.

Брюс Ли скоропостижно скончался 20 июля 1973 от отёка мозга, не успев доснять очередной фильм «Игра смерти». Как показало вскрытие, отёк мозга был вызван гиперчувствительной реакцией на таблетку от головной боли. Его смерть была шоком для всего Гонконга — никто не мог представить, что этот человек, днями и ночами совершенствующий свой организм, может умереть. После его смерти начали распространяться слухи, будто он умер в постели любовницы, однако они не нашли подтверждения. Похороны Брюса Ли превратились в общегородской, а затем и всеазиатский траур. Тысячи друзей и поклонников шли отдать ему последние почести. Затем тело Брюса Ли было переправлено в Сиэтл, где с ним попрощалась семья, и где он был похоронен. Могиле Брюса Ли до сих ходят поклониться любители боевых искусств, пребывающие в Сиэтле. А его последний фильм был спустя 5 лет доснят при помощи дублёров, имел огромный успех и вызвал новую волну интереса к кунг-фу и восточным боевым искусствам.

Его поклонники (на похороны пришло больше двадцати пяти тысяч человек) чуть было не сжили со света бедняжку Бетти. А она между тем была ни при чем - интрижки не интересовали Брюса Ли, жену он оставлял лишь ради кино и кунфу. Доктора уверяли, что он умер от аневризмы мозга - возможно, сказалась недавняя травма, возможно, произошла какая-то малопонятная реакция на аспирин...

Внезапная смерть Брюса Ли вызвала много толков. Говорили, что до него наконец добралась "Триада", что завидующий ему шифу убил его "смертельным касанием", что его погубили наркотики, что на самом деле он не умер, а скрылся неизвестно куда...

В чайна-тауне эти глупые домыслы вызывали лишь улыбки - здешние старики знали правду. Они давно твердили: Ли проклят, рано или поздно демоны мщения настигнут зазнавшегося гордеца.

До него китайцы никогда не учили европейцев кунфу - это было потаенное сакральное знание, недоступное для иноплеменников. Секреты борьбы сберегались на протяжении веков, наиболее эффективные комбинации оставались достоянием наставника и его прямых преемников. Брюс растиражировал их по всему свету, да еще и скрестил кунфу с боксом. Это тоже было недопустимо: ученик обязан свято сохранять древние традиции. Занятия боевым искусством были лишь средством: с их помощью человек достигал благодати - человеколюбия, правдивости, послушания и любви к ближним. А Брюса Ли сжигали вполне американское честолюбие, страсть к карьере, тяга к популярности, любовь к дорогим машинам и хорошим вещам.

Толки о проклятии возобновились, когда единственный сын Брюса, Брэндон, погиб на съемках, получив в живот пулю 44-го калибра.

"Игра в смерть", последний фильм Брюса, сам по себе был плохим предзнаменованием - китайцы считают, что слово "смерть", помещенное в заглавие, приносит беду. "Ворон" - фильм, в котором снимался Брэндон, рассказывал о покойнике, вставшем из могилы, чтобы отомстить своим убийцам (по китайским поверьям, ворон символизирует подстерегающую человека смерть). На съемках "Ворона" действительно творилось что-то недоброе: один из актеров получил тяжелые ожоги, другой серьезно поранил руку, писавший о фильме журналист попал в автомобильную катастрофу, а оформитель сошел с ума. В довершение всего ураган разрушил декорации... И, наконец, вместо холостого патрона в барабане оказался боевой: Брэндон рухнул на землю обливаясь кровью, а съемки между тем шли своим чередом. В том, что произошло, разобрались не сразу - пуля пробила позвоночник, и врачи ничего не смогли сделать. Брэндона похоронили рядом с отцом, а журналисты стали копаться в его биографии.

То, как он был похож на Брюса, поражало. Отец начал учить его кунфу с трех лет; когда Брэндону исполнилось пять, он уже ходил на руках и в прыжке доставал ногой до отцовского подбородка. Школьные друзья боялись приходить к нему в гости - на заднем дворе все время раздавались боевые кличи, слышались звуки ударов, оханье и шум падающих тел. Так же как Брюс, он не прижился в школе: его исключили за вызывающее поведение и драки, и матери пришлось устраивать Брэндона в другой колледж. Брюс не ладил с Ли Хой Ченом, а Брэндон враждовал с памятью своего знаменитого отца: он хотел всего добиться сам, а в нем видели лишь сына покойной знаменитости. Замкнутый, напряженный, агрессивный, облаченный в рваный джинсовый костюм, черную бандану и грубые рабочие ботинки - таким запомнили юного миллионера товарищи по колледжу. Однажды Брэндон нокаутировал директора собственной школы; местная полиция воевала с ним из-за того, что он, завзятый, помешанный на своем "Харлее" мотоциклист, нарушал все правила движения. А потом Брэндон начал сниматься, и выяснилось, что он превосходный актер.

Брэндон погиб накануне собственной свадьбы: его невестой была Элиза Хаттон, одна из самых прелестных девушек Голливуда... Друзья семьи говорили, что Ли притягивают беду; в чайна-таунах шептались о том, что неумеренность духа вызывает несчастья - судьба не прощает, когда у нее не просят, а требуют.

peoples.ru

Крав-мага была создана Ими Сдэ-Ором (Лихтенфельдом), который разработал эту систему в период его военной карьеры в качестве шеф-инструктора по рукопашному бою сил самообороны Израиля.

Имрих Лихтенфельд, основатель крав-мага, родился в 1910 году в Будапеште, который был в это время одним из центров Австро-Венгерской империи. Он вырос в Братиславе, столице Словакии, в доме, где спорт и гуманистическое образование пользовались одинаковым уважением. Эти элементы в его воспитании стали позднее определяющими факторами в формировании его выдающегося характера. Самуэль Лихтенфельд, отец Ими, был, несомненно, уникальным человеком. В возрасте 13 лет он присоединился к бродячему цирку и в последующие двадцать лет занимался борьбой, поднятием тяжестей и разнообразными выступлениями, связанными с демонстрацией силы. Для него цирк был также и школой, в которой он познакомился с людьми, занимавшимися различными видами спорта, включая самые необычные из них. Эти люди научили молодого Самуэля тому, что умели сами, включая различные методы рукопашного боя и техники самозащиты.

После переезда в Братиславу, Самуэль Лихтенфельд основал первый в городе клуб тяжелой атлетики — «Геркулес». Позже Самуэль поступил на службу в городской департамент полиции, где дослужился до поста шефа-детектива. За время службы он заработал репутацию человека, который лично выследил и арестовал огромное количество убийц и грабителей. Самуэль Лихтенфельд обучал своих подчиненных самозащите и способам обороны от агрессивного нападения, делая, при этом, упор на моральном поведении как с преступниками, так и честными гражданами. Его техники были высоко стильными, хотя и не столь эффективными, но они подходили тому времени и соответствовали ограничениям, которые регулировали действия полиции в тот период.

Будучи ребенком Ими тренировался под руководством отца в разнообразных видах спорта и физической культуры, включая гимнастику, а также участвовал в регулярных тренировках, организованных для группы детективов. С одобрения отца Ими проявлял активность во многих видах спорта. Поначалу он преуспел в плавании, а более всего в гимнастике, борьбе и боксе. В 1928 году Ими впервые выиграл молодежный чемпионат Словакии по борьбе, а в 1929 тот же турнир среди взрослых. В этом же году он выиграл национальный чемпионат по боксу и международный турнир по гимнастике. На протяжении последующего десятилетия Ими сосредоточился главным образом на борьбе, выступая в роли и спортсмена, и тренера. Год за годом он выигрывал чемпионаты Словакии в своей весовой категории, являясь членом сборной команды страны. Вплоть до 1939 года Ими принял участие во множестве международных турниров, где выиграл много медалей и призов. Ими считался одним из лучших борцов в Европе.

В середине 30-х годов ситуация в Братиславе начала меняться. Под влиянием аналогичных движений в центральной Европе, появлялись фашистские и антисемитские группировки, нарушавшие общественный порядок и наносившие ущерб еврейской общине. Ими Лихтенфельд, естественно, стал некоронованным лидером группы молодых евреев, большинство из которых были борцами, боксерами или тяжелоатлетами. Эта группа атлетов пыталась блокировать антисемитские банды от проникновения в еврейское гетто и произведения там погромов. Так, в период между 1936 и 1940 гг. Ими принял участие в бесчисленных столкновениях и уличных боях с антисемитскими головорезами, действуя как в составе группы, так и в одиночку. Он и его товарищи часто сталкивались с разъяренной толпой, насчитывающей сотни и тысячи жителей Братиславы и ее окрестностей, пытавшихся пробиться в еврейский квартал. Иногда же против Ими и его друзей оказывался всего лишь один или двое крикунов, которых требовалось всего лишь поставить на место. Все эти столкновения оказали на него огромное влияние и превратили из спортсмена в решительного и умелого уличного бойца. Именно эти события и положили начало созданной им впоследствии системой самозащитой крав-мага.

В 1940 году, ставший занозой для антисемитски настроенных властей, Ими покинул свой дом, семью и друзей и сел на последний корабль для иммигрантов, сумевших вырваться из когтей нацистов. Судно это было старым речным пароходом, называвшимся «Пентчо», который был переделан для перевозки сотен беженцев из центральной Европы в Обет ованную землю Израиля, называвшуюся тогда Палестиной. Странствия Ими к месту назначения на борту судна, сопровождавшиеся опасными эпизодами, длилось почти 2 года. С момента начала пути корабля по реке Дунай, вплоть до плавания в Эгейском море, Ими пришлось неоднократно нырять в воду, чтобы спасти выпавших пассажиров и выловить мешки с продовольствием, запасы которого были чрезвычайно скудны в это время. В результате он подхватил тяжелую форму ушной инфекции, едва не стоившей ему жизни.

Когда на судне взорвался котел, корабль сел на мель вблизи Греческого острова Камиланиси, Ими и его четверо друзей взяли спасательную шлюпку и отправились в сторону острова Крит, чтобы привести помощь. Игнорируя инфекцию, терзавшую ухо и уговоры друзей Ими отказался уступить весло и греб целый день. Но, несмотря на героические попытки, сильный ветер заставил маленькую шлюпку дрейфовать и она, так и не достигла Крита. На утро пятого дня британский военный корабль подобрал пятерых спасшихся в лодке, и доставил их в египетский город Александрию. Ими, состояние которого заметно ухудшилось, был отправлен в городской еврейский госпиталь, где перенес несколько операций. Лишь спустя 50 лет Ими осознал, что тогда он действительно был близок от смерти и врачи в больнице не надеялись на его спасение. Он узнал об этом, когда один из его друзей, спасшихся с ним на шлюпке, Джозеф Герц, посетил Израиль.

После выздоровления Ими вступил в чешский легион, находившийся в период Второй мировой войны под командованием Британской армии. В этом корпусе он прослужил примерно полтора года, находясь в различных точках Ближнего Востока, среди которых были Ливия, Египет, Сирия и Ливан. В 1942 году Ими демобилизовался и получил разрешение на въезд в Палестину.

К этому времени несколько друзей и бывших учеников Ими служили в отрядах сопротивления — военной организации Хагана, предтече I.D.F. (I.D.F. — силы самообороны Израиля). Они представили Ими генералу Ицхаку Садеху, лидеру Хаганы, который, увидев его таланты в рукопашном бое, немедленно принял его в организацию.

В 1944 году Ими начал тренировать израильских бойцов в хорошо известных ему дисциплинах: общей физической подготовке, плавании, использовании ножа и обороне от него. В этот период Ими тренировал несколько элитных подразделений Хаганы и Пальмаха, включая их подразделения морской пехоты — «Пальям», а также группы офицеров полиции.

В 1948 году, совпавшим с рождением государства Израиль и образованием Израильских сил самообороны, Ими стал шеф-инструктором по физической подготовке и крав-мага в школе рукопашного боя. Он прослужил в I. D. F. около 20-ти лет, в течение которых он разработал и усовершенствовал свой уникальный метод самозащиты и рукопашного боя. Ими лично тренировал всех асов израильских спецподразделений и обучил многие поколения инструкторов по крав-мага, за что заслужил признание от высшего руководства армии I.D.F.

Система Ими — крав-мага должна была отвечать нескольким требованиям израильской армии. Она должна была быть легкой в изучении и применении, так, чтобы и солдат, и служащий в конторе, и боец спецподразделения смог добиться успеха в обучении за возможно самый короткий промежуток времени. Также было необходимо, чтобы навыки, приобретаемые солдатами, достигались при минимальных повторениях и практике. Еще более важным было то, что разработанные Ими техники должны были быть легко применимы в условиях максимального стресса.

После выхода в отставку Ими начал адаптировать крав-мага для нужд гражданского населения. Он создал методики подходящие для всех: мужчин и женщин, юношей и девушек. Теперь система крав — мага могла быть использована любым человеком, которому требуется защитить свою жизнь и выжить при нападении, с наименьшими потерями, независимо от того, какими причинами было вызвано нападение: преступными, националистическими или другими.

Чтобы распространить свою систему Ими основал 2 тренировочных центра, один в Тель-Авиве, другой в его родном городе Нетании. Так, неожиданно, Нетания, прекрасный туристский центр на берегу Средиземного моря, быстро стал известен как место паломничества для горячих приверженцев этой оригинальной израильской боевой системы.

Все это время Ими Сдэ-Ор продолжал быть консультантом и инструктором по крав-мага для Израильских сил самообороны, а также для израильских секретных служб. В 1972 году в школе тренеров и инструкторов Института спорта и физической культуры имени Вингейта прошел первый курс для гражданских инструкторов по крав-мага. С этого момента система стала использоваться для различных гражданских нужд в Израиле и за рубежом.

Многие тысячи людей прошли обучение по легко усваивающимся и не содержащим абсурдной информации методикам самозащиты крав-мага. Помимо изучения сотрудниками израильских служб безопасности и израильской полиции, крав-мага обучаются учителя колледжей, начальных школ и частных учебных заведений; а также в частных студиях, сельских поселениях, таких как кибуцы и мошавимы.

В 1978 году Ими и несколько его посвященных учеников основали Израильскую Ассоциацию крав-мага, с целью распространения метода в Израиле и за рубежом и передачи ценности самозащиты. Ими Сдэ-Ор был пожизненным президентом Ассоциации.

Международная активность началась в 1981 году, в основном в США, благодаря огромной поддержке хорошо известного американского бизнесмена, господина Дэниела Абрахама. Успешному распространению крав-мага в США способствовала высокая активность мастера Даррена  Р. Левина, проживающего в городе Лос-Анджелес, Калифорния. Начиная с 80-х годов, Даррен Левин прилагает усилия для популяризации методов Ими Лихтенфельда среди американской аудитории, а также выступает в роли литературного и технического редактора англоязычной версии книги о крав-мага.

В начале 90-х годов гранд мастер Ими Лихтенффельд выразил желание учредить Международную Федерацию крав-мага, целью которой стало бы распространение его особых знаний среди людей по всему миру. Создание Федерации стало осуществление мечты всей его жизни. В 1996 году Ими наградил Эйяля Янилова, основателя и главного инструктора Федерации, высшим рангом Мастера 3-го уровня/ Эксперта 8-го уровня за все его достижения.

Вплоть до своих последних дней, находясь в возрасте 87 лет, Ими, продолжая помогать Эйялю Янилову, совершенствовал технику и концепции крав-мага. Он лично консультировал лучших специалистов по крав-мага и проводил время, занимаясь с инструкторами из Израиля и приезжавшими из-за рубежа. Ими стимулировал достижение занимающимися прогресса, пленяя их своими выдающимися душевными качествами, тонким чувством юмора и делясь с ними своими знаниями и советами. Гранд мастер Ими Сдэ-Ор скончался в январе 1998 года, находясь в полном сознании и зная, что его учение живо и процветает.

При подготовке этого раздела была использована книга «Крав-Мага: как защитить себя от вооруженного нападения» (авторы — Ими Сдэ-Ор (Лихтенфельд), Эйяль Янилов; издательство Декель, Тель-Авив, 2001 г.) в переводе Станислава Феликсовича Лейкина — официального представителя Международной Федерации Крав-Мага на территории Росиии, шеф-инструктора Санкт-Петербургского центра Крав-Мага.

kraver.ru

Дзигоро Кано родился 28 октября 1860 года в Микагэ. Возвышающийся над безмятежным Осакским заливом и окаймленный величественной горной грядой Рокко, Микагэ (ныне часть города Кобэ) был в те времена одним из самых привлекательных районов Западной Японии. Этой области дарованы умеренный климат и чистая вода — два источника, обеспечивающих хорошие условия для приготовления сакэ, до сих пор входящего в ряд основных производств этого района. По линии отца Марэсибы корни Кано уходили к самым началам истории Японии, и среди его предков было множество прославленных монахов-синтоистов, мастеров буддизма и последователей Конфуция. Его мать Садако относилась к одному из самых известных кланов изготовителей сакэ (они варили знаменитый сорт Кику-Масамунэ). Кано, вместе с двумя старшими братьями и двумя старшими сестрами, вырос в доме, который считался одним из самых больших и богатых в округе.

Хотя обстоятельства юности Кано вполне завидны, его воспитывали в строгости и суровой дисциплине. Кано сохранил нежные воспоминания о доброй и внимательной матери, но он говорит о ней как о человеке, нетерпимом к любым проявлениям недостойного поведения. Марэсиба лично занимался образованием своего младшего сына, сам обучал его основам знаний и организовал для него дополнительные уроки по китайской классической литературе и каллиграфии.

После смерти Садако в 1869 году, Марэсиба, ставший к тому времени предпринимателем и правительственным чиновником и активно поощрявший модернизацию Японии периода Мэйдзи, перебрался с семьей в новую столицу, Токио. Наиболее ярким из первых впечатлений юного Кано от столицы было зрелище ронинов, с важным видом расхаживающих по улице и гордо выставляющих напоказ два своих меча (запрещение ношения мечей было издано через несколько месяцев после переселения семьи Кано в Токио).

Кано приняли в Сэтацу Сёдзю-ку, частное учебное заведение, которое возглавлял ученый Кэйдо Убуката. Уникальность этой школы заключалась в том, что в ней учились не только отпрыски аристократов и самураев (прежде образование было исключительной привилегией высших классов). Среди учеников школы были также дети торговцев, ремесленников и представителей других классов; некоторые из них обучались борьбе сумо, мастерству актеров театра Кабуки и искусству гейш.

Убуката был высокочтимым каллиграфом и известным ученым, и, помимо усиленной подготовки своих учеников в классической литературе Японии и Китая, он заставлял их заполнять кистью до трех блокнотов ежедневно. Вечером после занятий Убуката часто проводил с учениками личные беседы, во время одной из которых сказал Кано, что, несмотря на бесценность классического образования, современным японским студентам необходимо тесно знакомиться и с западной культурой. Кано воспринял совет Убукаты всем своим сердцем и, после первого знакомства с английским языком в академии Сюбэй Мицукури, поступил в 1873 году в Икуэй Гид-зюку, где все курсы читались на английском или немецком языках иностранными преподавателями, а учебник математики, например, был на голландском. В общежитии этой школы способный, высокородный Кано стал беззащитным объектом жестоких насмешек со стороны ревнивых старшеклассников. Кано, разумеется, был чрезвычайно удручен столь печальным положением и именно в этот беспокойный период впервые услышал о дзю-дзюцу, боевом искусстве, в котором небольшая физическая сила позволяла противостоять сильным атакам. Кано не удалось заняться дзю-дзюцу именно в то время, но он все же пытался укрепить свое тело, обратившись к различным видам спорта, включая появившийся в Японии совсем недавно бейсбол.

В 1874 году Кано поступил в Токийскую школу иностранных языков, где продолжил изучение английского языка. Его прежние учителя английского были голландцами и немцами, и он совершенно растерялся, столкнувшись с настоящим британским и американским произношением. Примечательна та неутомимость, с какой Кано изучал английский язык в достаточно трудных условиях. В то время редкими были обычные словари; студенты академии часто довольствовались одним экземпляром учебника на всех, а перед экзаменами «смена» Кано в очереди на учебник нередко приходилась на время с часа ночи до пяти утра. Несмотря на эти трудности, Кано в совершенстве овладел языком и большую часть своей жизни вел дневник на английском (позже Кано записывал технические детали своего учения будо также на английском — вероятно, для того чтобы держать их в секрете. Его письменный английский язык совершенно великолепен и считается в Японии одним из лучших образцов).

Окончив Школу языков, Кано поступил в Академию Кайсэй, еще одну школу, поддерживаемую правительством. В 1877 году она стала Токийским университетом, и Кано удостоился чести стать одним из самых первых выпускников этого лучшего национального учебного заведения Японии. Кано выбрал своими основными направлениями политические науки, философию и литературу (как оказалось, любимейшим его предметом стала астрономия). В то время Кано вновь столкнулся с задирами и буянами, как вне, так и на территории студенческого городка, и исполнился еще большей решимости приступить к изучению дзю-дзюцу. Однако в тот исторический период было совсем нелегко найти себе подходящего учителя.

В период Токутавы (1600— 1868) в любом районе Японии к учителям боевых искусств относились как к само собой разумеющемуся явлению, а каждый самурай, будь то мужчина или женщина, проходил интенсивную подготовку в бу-дзюцу. Однако с момента краха в 1868 году феодальной системы поддержка академий боевых искусств со стороны государства иссякла, и большинство из них закрылось. Более того, с переходом страны к западному образу жизни большая часть японцев потеряла интерес к классическим боевым искусствам. «Времена изменились, и подобные вещи стали теперь бесполезными», — откровенно предупреждали Кано не только его отец, но и многие бывшие мастера боевых искусств. Но Кано упорствовал и наконец в 1877 году нашел хорошего учителя, Хатиносукэ Фукуду (1829—1880) из Тэнсин Синъё-рю. В этом Рю, основанном Матаэмоном Исо (скончался в 1862), занимались относительно новым стилем дзю-дзюцу, и основное внимание в нем уделялось атэми (поражению анатомически слабых точек) и технике захвата. Говорят, что Матаэмон освоил многие свои приемы в уличных схватках с бродягами, терроризировавшими местное население (к концу периода Сёгуната закон и порядок пришли к полному упадку); предположительно, он владел 124 видами различных ударов кулаком.

Пятидесятилетний Фукуда, зарабатывавший себе на жизнь хиропрактикой, занимался в небольшом додзё с несколькими постоянными учениками. Кано от всей души предался занятиям и, даже если рядом никого не было, занимался в одиночестве и выполнял различные движения с тяжелым железным шестом, которые ему преподал Фукуда (судя по всему, Кано одновременно изучал бо-дзюцу, сражение на палках, в додзё при Ягю Сингэн-рю). Перед занятиями Кано непременно покрывал тело сильнодействующим, но отвратительно пахнущим бальзамом собственного приготовления и потому быстро получил среди своих одноклассников прозвище «Кано Благоухаюций». Каждый вечер, вернувшись домой, он показывал старшим брату и сестре то, чему научился в додзё Фукуды в течение дня. Во время занятий дотошный Кано докучал Фукуде просьбами о подробнейшем объяснении каждого приема — точного расположения рук и ног, правильного «угла вхождения», распределения веса и так далее — но учитель обычно произносил только: «Подойди», — и вновь отправлял Кано на землю, пока пытливый ученик не обретал практического понимания приема благодаря опыту «из первых рук». Главным партнером по упражнениям для Кано был могучий тяжеловес по имени Фукусима. Он постоянно побеждал Кано в рандо-ри (соревнования в вольном стиле), и Кано обратился за советом к своему другу, борцу сумо, надеясь, что приемы этой борьбы дополнят его опыт. Однако сумо не смогло помочь ему, и Кано отправился в Токийскую библиотеку, желая посмотреть, что предлагается в книгах по западной борьбе. Там он обнаружил технику, которую успешно применил против Фукусимы и впоследствии назвал ката-гурума («мельница»).

В мае 1879 года Кано и Фукусима попали в отборную группу мастеров боевых искусств, организованную для инсценированной демонстрации бывшему президенту Соединенных Штатов Гранту во время его визита в Японию. Представление было принято генералом Грантом и другими американцами весьма благосклонно и широко освещалось в прессе США. К несчастью, вскоре после этого, в возрасте пятидесяти двух лет, скончался учитель Кано, Фукуда. Кано пытался самостоятельно проводить занятия в додзё, но очень скоро понял, что ему самому еще не хватает подготовки.

Кано продолжил свою учебу в Тэнсин Синъё-рю у Масамото Исо (1818—1881), сына основателя этой школы. В то время Масамото было за шестьдесят, и он уже не участвовал в рандори, но все еще считался мастером ката, приемов, проводимых согласно определенной схеме (позже Кано рассказывал своим ученикам, что ката в исполнении Масамото были «самым прекрасным зрелищем из всех, что мне доводилось видеть»). Кроме того, тело Масамото было словно отлитое из чугуна и без ущерба выдерживало прямой удар деревянного меча.

Обучение у Масамото позволило Кано овладеть мастерством выполнения различных ката и получить значительный опыт ерандо-ри — в додзё Масамото занималось тридцать учеников и Кано ежедневно нужно было провести поединок с каждым из них. Очень часто его тренировки заканчивались лишь к одиннадцати часам вечера, и совсем нередко усталость едва позволяла ему доползти до дому. Когда же Кано добирался домой, он продолжал заново переживать все свои бои во сне и пробивал ударами рук и ног дыры в бумажных стенах своей комнаты.

По мере того как Кано становился сильнее и рос в своем мастерстве, возрастала и его уверенность в себе. На демонстрации, проводимой в Тоцука-рю при Токийском университете, Кано стремительно выпрыгнул из толпы зрителей и присоединился к рандори, поразив при этом непосредственностью своей импровизации как зрителей, так и самих участников. С другой стороны, Кано обнаружил, что чрезмерная самоуверенность может быть опасной — в додзё Масамото он провел очередной бросок слишком небрежно и был буквально пригвожден к полу новичком. Столь явный сигнал тревоги показал Кано, что нельзя недооценивать противника. В 1881 году, после смерти Масамото, Кано вновь остался без учителя. На этот раз он отправился учиться к Цунэтоси Ийкубо (1835—1889) из Кито-рю. Родословная Кито-рю уходит к середине семнадцатого века. Хотя ведутся споры о личности основателя этой школы, традиции Кито подверглись серьезному влиянию учений школы Ягю и мастера дзэн Такуана (1573—1645), что придало им больший философский оттенок, чем традициям прагматичной Тэнсин Синъё-рю. Во времена Кано Кито-рю сосредоточивалась, в первую очередь, на нагэ-вадза, техниках броска. Как стиль, так и содержание обучения в Кито-рю существенно отличались от принципов Тэнсин Синъё-рю, и Кано был очень рад познакомиться с новым подходом к дзю-дзюцу. Хотя Ийкубо было уже за пятьдесят, он продолжал вести занятия в течение целого дня и попрежнему превосходил своих молодых учеников в рандори. Вероятно, это был самый искусный мастер боевых искусств из всех, у кого Кано доводилось учиться (в своих воспоминаниях Кано говорит: «У Мастера Фукуды я научился тому, какой должна быть работа моей жизни; у Мастера Масамото я научился тонкой природе ката; у Мастера Ийкубо я освоил множество приемов и научился важности своевременности»).

Посвящая тренировкам все вечера, Кано не менее усердно погружался днем в книги, получая в Токийском университете отличные оценки. Одним из его преподавателей был профессор Эрнст Феноллоза (1853—1908) (в то время двадцать семь из тридцати пяти профессоров Токийского университета были людьми с Запада). Хотя он был приглашен в университет в качестве профессора западной философии, Феноллоза увлекся восточной культурой и неустанно поощрял изучение азиатских изящных искусств среди людей Запада и самих японцев. В ранний период Мэйдэи возникла опасность того, что японцы, в своей опрометчивой погоне за модернизацией и стремлении превзойти Запад, могут потерять свою собственную культуру; к примеру, в классах художественных школ кисти начали заменять перьевыми ручками. Феноллоза предостерегал от подобного бездумного заимствования западных обычаев и убеждал своих друзей и студентов (в том числе, и Кано) в том, что традиционные японские искусства представляют собой живые формы, достойные сохранения.

Еще одним из любимейших профессоров Кано был эксцентричный дзэн-буддист Тандзан Хара (1819—1931), преподававший индийскую философию. Хара искусно избегал ловушек религии — Кано разделял с ним такую позицию — и был увековечен в современной литературе по дзэн как герой следующей популярной притчи:

Два молодых монаха, Тандзан и Экидо, отправились в паломничество из одного монастыря в другой. Разыгралась буря, и эти двое подошли к перекрестку, который превратился к тому времени в бурный поток. Посреди него стояла красивая девушка. «Вам помочь?» — спросил Тандзан, и, когда девушка ответила: «Да», он подхватил ее на руки, перенес через затопленную дорогу и поставил на твердую землю по другую сторону от потока. Часа через два, когда два монаха продолжали свой путь, Экидо внезапно взорвался: «Как ты мог позволить себе такое? Ты ведь знаешь, что монахам-буддистам строго запрещено прикасаться к женщинам!» Тандзан ответил: «Что? Ты все еще несешь с собой ту девушку? Что до меня, то я давным-давно оставил ее там, на перекрестке».

Кано закончил Токийский университет в 1881 году, но остался там для дальнейшего обучения еще на год. В феврале 1882 года он перебрался в Эйсё-дзи, небольшой буддистский храм секты Дзёдо в районе Симо-тани города Токио. Там, в возрасте двадцати двух лет, он основал Кодокан, «Институт Изучения Пути».

Кано уже давно влюбился в дзю-дзюцу и верил, что его необходимо сохранить как культурную драгоценность Японии; однако он был убежден и в том, что дзю-дзюцу следует приспособить к современным условиям. Он чувствовал, что основополагающие принципы дзю-дзюцу следует систематизировать в форме Кодокан Дзю-до, дисциплины разума и тела, воспитывающей мудрость и добродетельную жизнь. Сравнивая дзю-дзюцу с Хи-наянои, «малой колесницей» с ограниченным размахом, он уподобил Кодокан Дзю-до Махаяне, «великой колеснице», охватывающей как личность, так и общество в целом. «Если труд человеческого существа не приводит к благу общества, — говорил Кано, — жизнь этого человека тщетна». Что же касается термина дзю-до, который означает «путь мягкости», то он существовал уже несколько столетий. Некоторые старые тексты, к примеру, определяют дзю-до как «путь, который следует течению вещей», что истолковывается в Кодокан Дзю-до Кано как «наиболее эффективное использование энергии».

Кано и горстка его учеников (в первый год официально зарегистрировалось девять человек) занимались первоначально в углу главного зала храма. Поскольку большинству учеников было сложно посещать занятия в будни, додзё был открыт по воскресеньям, с семи утра до полудня и с трех часов пополудни до семи вечера. Как учителю, Кано необходимо было постоянно быть на месте, даже в леденящий холод (склад не отапливался) и даже если не показывался ни один ученик. Через несколько месяцев он переехал в Ками Нибан-тё в районе Кодзи-ма-ти и выстроил маленький додзё на свободном месте арендованной земли. Этот додзё работал ежедневно после обеда, с двух часов дня до одиннадцати-двенадцати часов ночи. Теперь Кано мог выходить и давать урок, как только кто-нибудь из учеников приходил на тренировку.

В течение первой половины 1883 года Ийкубо продолжал обучать Кано и попрежнему одерживал над ним верх. Наконец, однажды Кано уловил ключевой момент дзю-до: «Если партнер тянет, я толкаю; если он толкает, я тяну». С этого времени он смог соревноваться со своим учителем на равных. Кано приписывает этот прорыв не какому-либо мистическому переживанию (на которые часто ссылались мастера боевых искусств прошлого), но считает его результатом многих лет внимательных наблюдений и рационального подхода к этому искусству. Хотя осенью 1883 года Ийкубо даровал ему право преподавания в Кито-рю, Кано все еще было трудно привлекать учеников из-за его молодости и недостатка должного тренерского опыта.

В 1883 году у него формально зарегистрировались всего лишь восемь учеников, а на следующий год их было десять. В 1884 году Кано удалось выстроить додзё побольше (хотя его размеров все еще хватало только на двенадцать матов) и установить регулярные дни открытых соревнований. К этому времени постепенно сформировалась классификационная система — первоначально в ней было три начальных уровня (кю) и три уровня для мастеров (дан). Дзёдзиро Томита (1865—1937) и Сиро Сайго (1866— 1922) стали первыми тренерами, удостоенными ранга сёдан. Примерно в то же время Кано ввел кан-гэйко, «тренировку при холодной погоде», — тридцатидневку особых зимних тренировок с четырех до семи часов утра.

В течение этого периода режим дня ученика, живущего в Кодокане, — большинство из таких учеников Кано обеспечивал из собственного кармана — был не менее суровым, чем жизнь монаха. Ученик, живший при школе, должен был подниматься в 4:45 утра и заниматься безукоризненной уборкой своей комнаты, служебных зданий и всей территории. День был четко разделен на время изучения книг (философия, политические науки, экономика и психология) и практику дзю-до. Во время изучения книг ученик должен был надевать кимоно с хакама (специальными очень широкими штанами) и сидеть в сэйдза. Даже когда ученик не работал с книгами и не тренировался, он был занят обслуживанием гостей, приготовлением пищи или ванн. День заканчивался в 9:30 вечера.

Раз в неделю Кано и ученики встречались на чаепитии, а послеобеденное время по воскресеньям посвящалось продолжительной прогулке. Девизом академии Кано были слова: «Делай сам», поэтому каждый ученик лично отвечал за стирку и штопку своей одежды. Личное расписание Кано было точно таким же, если не считать дополнительных нагрузок; часто ему приходилось просиживать всю ночь над переводами для Министерства Образования в попытках свести концы с концами. Занявшись одновременно изучением западных видов спорта — борьбы и бокса, — Кано продолжал погружаться в исследование классических японских систем будо. Будучи лишь немногим старше своих учеников, Кано продолжал тренироваться не менее упорно, чем они. Сиро Сайго, до прихода в Кодокан изучавший тайные техники осики-ути у самурая из Айдзу, был тем самым учеником, который быстро научился противостоять броскам своего учителя. В результате Кано пришлось непрерывно оттачивать приемы Кодокана, основанные как на его практическом опыте, так и на теоретических изысканиях. Оглядываясь на те ранние дни Кодокана, легко заметить, что основное внимание в нем уделялось броскам, а из рандори постепенно исчезали самые опасные приемы.

В течение этого периода Кано много занимался дзю-до за пределами своего додзё. Тогда ему часто приходилось пользоваться лошадью, чтобы всюду успевать, однако он так никогда сносно и не освоил верховой езды. Лишь благодаря его опыту падений, полученному на занятиях дзю-до, он научился безопасно приземляться на ноги каждый раз, когда конь сбрасывал его.

К 1885 году число желающих обучаться у него возросло до пятидесяти четырех человек; к нему обратилось даже несколько иностранцев. Первыми его иностранными учениками стали, судя по всему, два брата Истлэйк из Соединенных Штатов (долго они не продержались, но в 1899 им на смену пришел профессор Лэдд из Принстонского университета, который провел в Кодокане десять месяцев серьезных тренировок). В 1866 году Кано вновь переехал, на сей раз в Фудзими-тё, и там ему удалось построить прекрасное здание на сорок матов — в том году к нему записались девяносто девять учеников. В додзё при Фудзими-тё ученики с уровнями дан впервые начали носить черные пояса как знак своего статуса.

В течение следующих лет представители Кодокана начали выделяться на открытых состязаниях, организуемых Национальным агенством полиции. Эти славные победы давно стали частью мифологии Кодокан Дзю-до, хотя в существующих свидетельствах можно обнаружить множество разногласий относительно того, где, когда и с какими противниками проходили встречи. Например, Сайго чествуют за его прославленную победу с помощью приема яма-араси («буря в горах»), хотя точно не известно, что именно представляла собой эта техника. Кое-кто утверждает, что яма-араси означает скорее сам стиль Сайго, «подобный сильному ветру, завывающему средь горных вершин», чем какой-либо отдельный прием.

Кроме того, представляется, что правила этих состязаний были достаточно благоприятными для представителей Кодокана, поскольку большинство летальных приемов старых стилей и школ были в них запрещены (до того времени открытые состязания несли в себе смертельную угрозу; участники таких боев на всякий случай прощались со своими родными и близкими, прежде чем вступить в борьбу). Несомненным остается одно: представители Кодокана действительно прекрасно проявили себя на этих состязаниях, равно как и во многих других открытых боях, хотя обычно представители Кодокана выступали очень хорошо, они ни в коем случае не были непобедимыми. Один из самых сильных воспитанников Кодокана, Санбо Току (1886—1945), отказывался учиться падениям, поскольку «никто никогда не сможет заставить меня упасть». Это могло быть справедливым по отношению к боям в самом Кодокане или уличным дракам (однажды Току справился с целой командой бразильских моряков), однако когда Току встретился с Дзэнму Куний (скончался в 1930) из Кадзима Син-рю, тот бросал его, «словно котенка».

Другими мастерами, не покорившимися представителям Кодокана, были Морикити Омори (1853—1930), виртуоз сильного удара из Иотин Тоцука-рю, сражавший любого противника своим неотразимым приемом киай-дзюцу (форма гипноза в боевых искусствах), и Матаэмон Танабэ (1851— 1928), изящный и исполненный достоинства человек, научившийся побеждать противника, «упражняясь в ловле угрей голыми руками и наблюдая за змеями, заглатывающими лягушек».

Многие школы старых стилей, подобные Синдо Рокуго Кай, объединялись, чтобы противостоять Кодокан Дзю-до, но такие организации просто не могли сравниться с подробно продуманной и тщательно спланированной системой Кано.

В апреле 1988 года Кано и преподобный Т. Линдсей представили статью «Дзю-дзюцу» (и, возможно, провели демонстрацию) членам Азиатского Общества Японии — исследовательской группе, состоявшей их англоговорящих иностранных дипломатов, профессоров и бизнесменов. В этой статье авторы утверждали, что, хотя и существуют свидетельства того, что некоторые японские боевые искусства формировались под влиянием китайского бокса, дзю-дзюцу имеет чистые национальные корни. Статья иллюстрировала принцип дзю-дзюцу на примере легенды о древнем учителе, который наблюдал, как ветви ивы прогибаются, но не ломаются под тяжестью снега. В ней приводились также истории о знаменитых мастерах дзю-дзюцу, в том числе и рассказ о Дзюсине Сэ-кигути (1597—1670). Однажды, когда Сэкигути и его господин проходили по узкому мосту, господин решил устроить проверку мастеру дзю-дзюцу и неожиданно столкнул того с края. Сэкигути подался назад и, казалось, начал падать, но в последнюю секунду вывернулся, и ему пришлось спасать своего господина, который по инерции чуть не полетел вниз головой в воду. К 1889 году, когда Кано вновь перебрался в район Ками-Нибан-тё, у него было уже более полутора тысяч постоянных учеников и несколько отделений Кодокана в разных частях Токио. Кодокан Дзю-до Кано уверенно прокладывал свой путь к выдающемуся положению в мире боевых искусств современной Японии.

В августе 1889 года Кано оставил свой пост в Гакусюин и, по требованию Императорского хозяйственного агентства, готовился предпринять длительное путешествие по образовательным заведениям Европы. Оставив своих старших воспитанников Сайго и Томиту во главе Кодокана, в сопровождении еще одного официального лица из Императорского хозяйственного агенства он отплыл из Иокогамы 15 сентября 1889 года. Учитывая, что в те времена лишь немногие японцы пересекали океан, не удивительно, что Кано и его спутник оказались единственными японцами-пассажирами на судне.

Сделав недолгую остановку в Шанхае, они прибыли в Марсель в октябре. В течение следующего года Кано посетил Лион, Париж, Брюссель, Берлин, Вену, Копенгаген, Стокгольм, Амстердам, Гаагу, Роттердам и Лондон, а на обратном пути остановился в Каире, чтобы увидеть пирамиды. Самым сильным впечатлением Кано за время путешествия стало огромное число церквей и соборов, и тогда он впервые осознал, что религия обладала в европейском обществе всепрони-кающей силой. Однако после бесед с самими европейцами и наблюдений за их поведением он сделал вывод, что религия в Европе могла иметь большое влияние в прошлом, но сейчас ситуация изменилась.

Поразила Кано и бережливость европейцев, старающихся ничего не терять впустую. Такая добродетель, распространенная в иных странах, вновь подтвердила одно из основных убеждений Кано: в дзю-до, как и в повседневной жизни, человек должен стремиться к наиболее эффективному использованию предметов и энергии. Он также заметил, что в то время как японские студенты, изучающие иностранные языки, стеснялись писать или говорить на них из боязни сделать ошибку, сами коренные жители этих стран искажали свой язык в разговоре и присылали ему письма с множеством грамматических ошибок. Разумеется, идеал заключался совсем не в этом, но это убедило Кано в том, что японским студентам не следует чрезмерно беспокоиться о своих ошибках при изучении устного или письменного иностранного языка. В целом, Кано был чрезвычайно доволен своей первой поездкой в Европу и чувствовал, что японцы и европейцы вполне могут сотрудничать на дружественной основе.

После посещения Египта в компании англичанина, француза, голландца, швейцарца и австрийца, Кано с гордостью рассказывал своим друзьям в Японии, что он один смог взобраться на вершину пирамиды и спуститься вниз без посторонней помощи и передышек. Во время долгого путешествия домой Кано беседовал с попутчиками о дзю-до и демонстрировал им его действенность. На корабле служил очень сильный русский матрос, и ради развлечения был устроен бой между ним и Кано. Матрос быстро взял Кано в крепкий захват, и мастеру дзю-до удалось на лету изобрести новый прием — «наполовину коси-нагэ, наполовину сэой-нагэ» — и одолеть своего противника броском. Больше всего толпу наблюдающих пассажиров поразило не то, что такой маленький человек смог одолеть такого огромного, но то, что Кано удерживал матроса таким образом, чтобы тот не получил повреждений, ударившись о палубу.

Когда судно остановилось в Сайгоне, Кано отправился на прогулку по городу. На окраине его неожиданно окружила свора бродячих псов. Его первой мыслью была идея избить их, но, когда к нему вернулось хладнокровие, он обнаружил, что собаки тоже приутихли. Он спокойно прошел мимо них, и они не причинили ему никакого вреда. Кано вернулся в Японию в середине января 1891 года; его путешествие длилось шестнадцать месяцев. К несчастью, за это время Сайго попал в неприятности. Как уже упоминалось, в те ранние годы некоторые воспитанники Кодокана продолжали посещать соперничающие школы с целью проверки своего мастерства. Среди них был и Сайго, который, в компании приятелей из школ дзю-дзюцу, но не из Кодокана, слонялся по шумным рыночным площадям и принимал любой вызов на состязание. Однажды Сайго и его приятели столкнулись с группой борцов сумо, которую возглавлял чудовищный Арауми, «Бушующее Море». Арау-ми быстро расправился с его товарищами, и Сайго пришлось вступить в бой. Хотя Сайго был пьян от сакэ, ему все же удалось уложить Арауми на лопатки. Но когда огромный борец вонзил зубы глубоко в щеку Сайго, тот не выдержал и начал бить его кулаками. Последовала отчаянная драка между сумоистами и представителями дзю-дзюцу, кто-то вызвал полицию, и вся компания угодила в тюрьму. Дело осложнялось тем, что в общей свалке Сайго ударил нескольких полицейских. Членам Кодокана удалось вытащить Сайго из-под ареста, но, когда Кано узнал об этом происшествии, ему не оставалось ничего иного, кроме как исключить своего лучшего ученика «за нарушение правил Кодокана». Сайго сбежал в далекий Нагасаки и бросил занятия дзю-дзюцу и дзю-до (в Нагасаки Сайго занялся кю-до, японской стрельбой из лука, и достиг в этом искусстве не меньшего совершенства, чем в дзю-дзюцу). Когда Сайго умер, Кано, в знак прощения, присвоил своему своенравному бывшему ученику посмертный ранг «Шестой Дан Кодокан Дзю-до».

В 1891 году Кано, которому исполнился тридцать один год, решил, что пришла пора обзавестись семьей, и, после поисков подходящей партии с помощью старших, женился в августе того же года на Сумако Такэдзоэ. Увы, уже в следующем месяце Кано пришлось покинуть жену и принять должность директора Пятой высшей школы в отдаленном Кумамото. Как обычно, нововведения в образовании медленно доходили до провинциальных районов, поэтому Кано рассматривал свою работу в Пятой высшей школе как особое испытание. Бюджет ее был мизерным, хозяйство скудным, а учителя — недостаточно подготовленными. Не было в ней и додзё. В отсутствие средств на его постройку, Кано и его ученики вынуждены были заниматься прямо под открытым небом. Позже, когда у школы появилась возможность построить додзё, к Кано присоединилось несколько его воспитанников из Токио и они занялись распространением Кодокан Дзю-до в Южной Японии.

Одним из новых учителей, нанятых в школу — предположительно, по личному приглашению Кано, хотя остается неясным, как они познакомились, — был Лафкадио Хирн (1850—1904). Хирн написал эссе о дзю-дзюцу, вошедшее в его книгу «С Востока», которая была впервые опубликована в 1894 году. В этом не очень связном сочинении мало говорится о Кано и дзю-до, но выражается очень верная мысль о том, что в общении с силами Запада японцам следует придерживаться духа дзю-до — «гибко, но твердо». В своих воспоминаниях Кано описывает очень торжественную церемонию, проводившуюся в городе; все ее участники были одеты в западном стиле: строгие сюртуки, европейские платья или военная форма, за исключением единственного человека, облаченного в японскую одежду, — Лафкадио Хирна, В 1893 году Кано вернулся в Токио и занял пост директора Первой высшей школы, а немногим позже — ту же должность в Токийском педагогическом училище. Теперь он смог воссоединиться со своей женой, и в конце года у него родился первый ребенок, девочка. У этой супружеской пары было восемь детей — пять девочек и три мальчика.

На следующий год в Сима То-мидзака-тё был выстроен прекрасный додзё на сто матов, и тогда впервые была назначена небольшая оплата за обучение (в течение всей жизни Кано оплата занятий в Кодокане оставалась вполне приемлемой благодаря поддержке множества щедрых покровителей).

В том же 1884 году началась китайско-японская война. Последовавшая военная горячка сделала практику дзю-до более популярной, хотя сам Кано не делал ничего, что поощряло бы подобные настроения. В течение этого времени часто происходили случаи «продуктового бандитизма». В Кодокане появился похититель, который в течение нескольких дней таскал продукты у живущих в школе студентов. Два ученика были поставлены на страже, но, когда они набросились на бандита, облаченного в облик китайского ниндзя, он жестоко избил их, после чего усмехнулся: «Жалкие слабаки! Неужели это лучшие из тех, кого смогли поставить на охрану?» Выслушав отчет о тревожном ночном событии, старшие воспитанники додзё пришли в замешательство. Если им необходимы четыре-пять учеников Кодокана, чтобы справиться с одним бандитом, это бросит тень на авторитет их дзю-до, потому они решили обратиться к Сакудзиро Иокояма (1862—1912) с просьбой о защите чести Кодокана. Прославившийся своим ошеломляющим тэнгу-нагэ и носивший прозвище «Демон», Иокояма однажды в течение пятидесяти пяти минут вел поединок с чемпионом по дзю-дзюцу по имени Накамура, пока начальник полиции столицы, перед которым проходило это состязание, не вмешался и не огласил ничью. Следующей ночью, как и ожидалось, бандит спустился с крыши, и завязался эпический бой. Кем бы он ни был, грабитель определенно хорошо владел китайским кулачным боем, но у Иокоямы были свои приемы. В результате ни один из них не мог похвастаться победой, но бандит никогда больше не возвращался к новой встрече с Иокоя-мой или кем-то из Кодокана.

В 1895 году в Кодокане были официально введены гокё-но-вадза, пять групп инструкций. Каждая группа состояла из восьми показательных техник — взмахи ногами, броски и падения. В 1986 году была окончательно установлена сётю-гэйко — так сказать, «тренировка в разгар лета», жаркая противоположность холодной «зимней тренировке», которая практиковалась там уже давно.